потолком, под которым парила люстра с доброй сотней зажжённых свечей. Пол был выложен каменной мозаикой, стены занавешивали гобелены со сценами охоты, и в неверном свете живого пламени казалось, будто вытканные на них люди и собаки внимательно смотрят на незваную гостью. Наверх вела широкая, застеленная тёмным ковром лестница, ступени которой постепенно исчезали во мраке второго этажа. Молли подумала, что не очень хочет туда идти, и, осмотревшись внимательнее, заметила справа от себя массивную дверь. Сквозь узкую щель между створкой и косяком пробивался свет, и пришелица, решившись, осторожно приблизилась. Потянулась к ручке в виде головы дракона, однако дверь неожиданно приоткрылась сама собой. Молли замерла, словно кролик перед удавом. По спине спустилась волна мурашек, захотелось немедленно сбежать, но тут из-за двери раздался глубокий мужской голос:
— Ну что же, вы, Мария? Заходите, не стесняйтесь.
Тогда Молли собрала в кулак остатки мужества и вошла.
Новое помещение было гораздо меньше и уютнее холла. Здесь, кроме расставленных тут и там трёхзубых шандал с горящими свечами, вовсю пылал камин, и Молли вдруг поняла, что успела сильно замёрзнуть. Единственное окно плотно занавешивали тяжёлые шторы, каменный пол укрывал ковёр с таким высоким ворсом, что ноги утопали в нём, как в неглубоком ручье. У камина стояли два кресла, больше похожие на троны, между ними расположился низкий столик, сервированный для чаепития, а на каминную полку небрежно опирался высокий черноволосый незнакомец.
— Не стесняйтесь, — повторил он, делая приглашающий жест. Молли потупилась, неосознанно разгладила юбку своего простенького домашнего платья и подошла к креслам.
— Присаживайтесь.
Она покорно опустилась на краешек, удивляясь собственному смущению. Словно девчонка перед школьным директором, а не взрослая тридцатилетняя женщина перед… Кем?
— Моё имя Дин, — словно подслушав её мысли представился незнакомец. — Будете чай?
— Да, пожалуйста, — Молли заставила себя посмотреть на собеседника, а не на собственные нервно сплетённые пальцы. — Без молока и сахара.
— Как вам угодно.
Наблюдая, как Дин разливает янтарный чай в полупрозрачные фарфоровые чашки, Молли думала, что никогда в жизни не видела мужчину красивее. Не столько из-за правильности и твёрдости черт лица или стройной фигуры, подчёркивавшей атлетическое сложение, сколько из-за окутывавшей его ауры силы и властности. В нём чувствовалась порода, и Молли была уверена: будь он одет не в тёмно-синий сюртук с серебряными позументами, а в распоследние лохмотья, то и тогда выглядел бы по-королевски. Тут Дин поднял на неё глубокий, как звёздная бездна, взгляд — и Молли потупилась, чувствуя заливающий щёки густой румянец. В попытке отвлечься и успокоиться она потянулась за своей чашкой, а Дин, словно не желая смущать гостью ещё больше, отошёл обратно к камину.
— Вы необыкновенная женщина, Мария, — начал он, поправляя кочергой горящие поленья. — Я давно наблюдаю за вами…
Чашка в руках Молли испуганно звякнула о блюдце: «Наблюдает?»
— …уж простите мне это неподобающее поведение, единственное оправдание которому — моя очарованность вами.
Чтобы не пролить на себя чай, Молли поспешно поставила чашку обратно.
— И я крайне возмущён тем, что ваш супруг настолько пренебрежительно относится к подаренному ему судьбой сокровищу.
Недоверие кольнуло Молли острой иголкой. Сокровище? Она?
— Ради него вы отказались от карьеры — а ведь были лучшей на факультете.
Да, верно. Даже такой брюзга и придира, как профессор Нейп, однажды пробурчал, что мисс Блад — единственная на потоке, кто имеет право называться выпускником Беркли.
— Вы отдали всю себя поддержке карьеры вашего супруга, и именно благодаря этому его дела так быстро пошли в гору. Но сказал ли он вам хотя бы простое «спасибо»?
Нет, конечно. Фил вообще редко её благодарил.
— А заботы о доме? Каждый день вы тратите столько сил, чтобы содержать его в идеальном порядке, только замечает ли это ваш муж?
Уголки губ Молли дёрнулись вниз в горькой усмешке. Она давно подозревала, что Фил мог бы жить и в свинарнике, не испытывая при этом ни малейшего дискомфорта.
— А ваши руки? — Дин вдруг оказался возле кресла и изящно опустился перед опешившей Молли на одно колено. — Ваши бедные руки, — он мягко взял в ладони её пальцы, — достойные только нежности и заботы, но никак не кислот и щелочей? Как он мог не замечать, во что они превратились ради него? Как он вообще мог предпочесть вам другую?
Молли казалось, она вот-вот упадёт в обморок. От озвучивающих её собственные мысли речей и ласкового взгляда, от крепкого и бережного пожатия рук сознание плыло, а сердце колотилось где-то в горле, мешая не то что говорить — дышать.
— Так скажите же мне, Мария, — голос Дина сделался ниже, и Молли затрепетала бабочкой на булавке, — должен ли жить такой бездушный и жестокий человек, как ваш муж?
И тогда она словно со стороны услышала свой хриплый ответ:
— Нет. Не должен.
Глава 3
Она проснулась одна — после очередного повышения Фил взял привычку выходить по утрам на пробежку. Его подушка ещё хранила отпечаток головы, значит, встал он совсем недавно. Молли зачем-то провела по вмятине кончиками пальцев. Сон оставил странное послевкусие, однако что именно снилось, она не помнила. Встряхнувшись, Молли собрала волосы в неаккуратный пучок и выбралась из постели. Как была, в пижаме, спустилась на первый этаж и, проходя через холл, заметила на полу возле входной двери свежую газету. Должно быть, Фил вышел из дома, как раз когда мимо проезжал почтальон, поэтому занёс почту сразу. Молли подхватила толстую «Таймс» и по привычке понесла её на кухню — муж всегда пил утренний кофе, читая прессу. Саму Молли новости интересовали мало, но сегодня ей вдруг захотелось хотя бы просмотреть заголовки. Она наобум развернула газету, и в глаза бросилось крупное «Суд приговорил отравительницу к двадцати пяти годам лишения свободы». Молли вздрогнула и заскользила глазами по строчкам. «Умер… после того, как выпил стакан с водой, куда его жена добавила капли для глаз… Не имеют вкуса и запаха… Жаловалась в Facebook, что муж ей изменяет…» Молли быстро закрыла и почти бросила газету на стол, словно бумага могла вспыхнуть прямо у неё в руках. Суетливо полезла в холодильник, вытащила упаковку с яйцами — и та вдруг каким-то непостижимым образом выскользнула из дрожащих пальцев. Звук бьющейся скорлупы показался оглушительным, Молли тупо уставилась на перевёрнутую картонку, из-под которой растекалась липкая жижа. Со вчерашнего дня она прилагала столько усилий, чтобы не думать, и вот теперь у неё, похоже, не осталось выбора. Прошлая жизнь разбилась, превратилась в грязь и мусор, и продолжать это игнорировать больше невозможно. Надо что-то делать.
