class="p1">Он окинул взглядом бедную неприглядную картину — моховые островки посреди мутной жижи, сколоченные из хлама жалкие домишки, каждый в одну комнату, не больше. И как только можно было уйти из города, где растут высокие каменные дома, а под ногами твёрдые дороги? Ведь сражения позади, да и волки, говорят, выслеживают теперь только тех, кто преступил закон. Мальчишка никак не мог взять в толк, чего ради жить здесь, если в мире есть города.
Он бы не отказался проехаться на экипаже. Однажды ходил через лес, к дороге, и видел такой. Потом, правда, влетело от отца, но оно того стоило. Лететь бы серебристой молнией, разбрызгивая камни из-под колёс, ловя ветер в лицо!
А здесь были только бочки со спиленными бортами. Потрёпанные, чиненые-перечиненые. Вот и сейчас две или три сушились на берегу, поблёскивая свежими смоляными нашлёпками. Нечем гордиться, если плавал на такой.
Мальчишка с ненавистью поглядел на изогнутое тело рожка, зажатого в руке. Совсем ему не хотелось… а кто станет его слушать? Что ещё он мог сейчас сделать? Может, вечером поговорит с матерью, может, получится хоть её убедить. А сейчас придётся поступить так, как велел отец.
Он вдохнул поглубже и поднёс рожок к губам.
Глава 2. Настоящее. О неудачных днях и неожиданных встречах
Более всего на свете Хитринка, рыжий огонёк, ценила тишину и уединение.
Эта черта могла достаться ей от бабушки. Завирушка, да будет легка её следующая жизнь, переселившись на Моховые болота, сразу облюбовала небольшой островок поодаль от жилья прочих переселенцев.
А может быть, виноват и дедушка, да будет счастлив и он тоже, где бы ни странствовал его дух.
— А кто обитает во-он на том островке? — поинтересовался Хвост-Хитрец, ещё юный, только прибывший в эти места, у старого обитателя болот.
— Завирушка, — ответил тот. — Премерзкая девчонка. Встретишь её, бывало, скажешь «доброе утречко!» и только начнёшь по доброте душевной пересказывать последние новости, как она выпучит на тебя свои глазища, развернётся да и прочь пойдёт, даже на приветствие не ответит. Будто не нашего роду-племени, до чего же угрюмая и недружелюбная! И двух слов за жизнь свою, наверное, не сказала… стой, ты куда это?
Но Хвост-Хитрец, подняв с земли свой единственный узелок с пожитками, уже прыгнул в бочку с проржавевшим ободом, одну из многих, служившую тут лодкой, и оттолкнулся шестом, взяв курс на островок. Бочка была широкой, устойчивой, со спиленным верхом.
— Тьфу, — только и сказал его недавний собеседник. — И этот такой же. Два сапога пара!
И так и вышло. Хвост-Хитрец и Завирушка отлично поладили. Если что и омрачало когда их жизнь, то сын.
Ковар никогда не понимал, зачем прозябать на болотах, и едва только смог, перебрался в город, из которого однажды бежали его родители.
С тех пор лишь единожды он и появился на родном пороге.
— Ваша внучка, — хмуро произнёс Ковар вместо приветствия, отводя мокрую тёмную прядь, прилипшую ко лбу.
И пока Завирушка и Хвост-Хитрец ахали над вопящим свёртком, их сын неслышно шагнул за порог и растворился в ночной тьме, в шуме ливня. Больше никогда они его не встречали и не получали ни единой весточки. И никто из встречных, бывавших в городе Пуха-и-Пера, не мог припомнить, что видал там кого-то похожего на Ковара.
Впрочем, городом Пуха-и-Пера город звался давно, в те времена, когда миром правили пернатые. Сейчас он именовался городом Пара, но и бабушка, и дедушка терпеть не могли это название и не употребляли его.
Как бы то ни было, с момента появления у них Хитринки жизнь стариков пошла повеселее.
— О-хо-хонюшки, — сводил брови в притворном сочувствии Криводух, тот самый сосед, что любил поболтать. — Помрёте вы, значится, старички, и останется девчонка сиротинушкой.
Завирушка и ухом не вела, слыша такие речи, лишь задирала нос выше и проходила мимо. А Хвост-Хитрец скалился, и Криводух потом долго жаловался сочувствующим, что его опять обидели.
Вот только вышло так, что Криводух же первым и помер, оставив внучка-сиротку. Чем-то скверным болел в ту зиму народ на болотах, и малыш Прохвост разом потерял родителей, а затем и деда. Что удивительно, никто из тех, с кем приятельствовал и делился сплетнями Криводух, не спешил забрать дитя, и в конце концов Завирушка явилась в опустевшую лачугу, из которой второй день доносился плач. В тот день у Хитринки и появился названый брат. Но это дело прошлое, вернёмся к настоящему.
Так вот, Хитринка ценила уединение и тишину, именно потому она сейчас и бродила в весьма скверном настроении по берегу болота. Поодаль парили механические светляки, то зажигая, то гася свои неяркие желтоватые и зелёные огоньки, а больше здесь не было ни одной живой души.
Прохвост, чтоб он был неладен, с утра сочинял новую песню. А когда Прохвост находился в таком настроении, соседствовать с ним становилось решительно невозможно.
— Ла-а-ла-ла! — напевал он, пока Хитринка, пытаясь оставаться спокойной, штопала прохудившиеся чулки.
— Там-там-там, — звучал на всю хижину голос Прохвоста. Затем к этому добавилось позвякивание жестяных тарелок, на которых он отбивал ритм.
Хитринка, из последних сил храня невозмутимость, поднялась и вышла наружу. Она села у стены, ёжась от свежего весеннего ветра, и нацелилась иголкой на чулок.
— Мелодия готова, — довольно прозвучало над ухом, будто кого-то это интересовало. — А какие рифмы ты знаешь к слову «жаб»? Вот послушай: «Я заслушался пением жаб…»
— Помолчал бы минуту хотя б! — взвилась Хитринка. — Как по-твоему, если люди пытаются держаться от тебя подальше, это что-то значит?
И она сунула в рот уколотый палец.
Прохвост почесал лохматый затылок. Его тёмные спутанные волосы давно пора было укоротить, но он не доверял Хитринке, в прошлый раз наградившей его парой-тройкой проплешин.
— А ты пытаешься держаться от меня подальше? — с детской обидой в голосе спросил он.
Хитринка вздохнула, затем решительно смотала чулок.
— Вот что, — сказала она. — Перевези-ка меня на тот берег, страсть как захотелось собрать грибков.
— Такой ранней весной? — удивился Прохвост.
— А вдруг повезёт, — с вызовом ответила ему собеседница. — И чем песни сочинять, лучше бы бочку мою просмолил, устала уже твоей пользоваться.
Прохвост перевёз, и дал слово просмолить бочку, и обещал вернуться за Хитринкой по первому зову, но тем не менее она сейчас бродила по сумрачному берегу в одиночестве, с гневом глядя на островок и отмахиваясь от первых, вялых ещё комаров. В руке её был крепко сжат медный рог, но даже его звук не мог привлечь внимания этого недотёпы, этого ужасного растяпы, который наверняка уснул!
Хитринка
