— И я сказал себе: если ты оставишь его в покое, этот господин через несколько лет опять выплывет. Люди такого сорта никогда не тонут, они всегда наверху…
— Какое бесстыдство! — прохрипел голос из кресла.
— …и тогда он сможет принести тебе пользу. Так сказал я тогда сам себе и поступил соответственно, и теперь вижу, что это было правильно.
Шалленберг с трудом выпрямился.
— Сейчас я иду прямо в полицию и сделаю заявление.
— Возле вас телефон, — Томас Ливен дважды нажал на кнопку звонка.
Вновь всколыхнулось пламя свечей, это слуга Бастиан бесшумно вошел в комнату. В руках у него был серебряный поднос, на котором лежали фотокопии.
— Прошу вас, не стесняйтесь, взгляните. На некоторых фото господин директор в военном мундире, на других — копии распоряжений господина директора за 1941-1944 годы, а также расписка так называемого казначея рейха в получении 100000 рейхсмарок в качестве пожертвования для СС и СА.
Директор Шалленберг вновь опустился в кресло.
— Вы можете убирать со стола, Бастиан. Господин директор уже сыт.
— Слушаюсь.
После того как Бастиан удалился, Томас сказал:
— Кстати, ваша доля в этом деле составит 50 тысяч. Вам этого достаточно?
— Я не позволю себя шантажировать!
— А в недавней избирательной кампании вы не участвовали, господин директор? Не делали крупных пожертвований? Как же называется тот журнал, интересующийся подобного рода делами?
— Вы совсем рехнулись! Хотите печатать поддельные акции? В тюрьму угодите, и я вместе с вами! Если я вам дам бумагу, мне крышка.
— В тюрьму я не попаду. А вам крышка именно в том случае, если вы мне не дадите бумагу, господин директор, — Томас выдал один звонок. — Попробуйте хотя бы фаршированные яблоки, вам понравится.
— Я больше ни кусочка не проглочу в вашем доме, шантажист.
— Итак, когда я могу рассчитывать на получение бумаги, господин директор?
— Никогда! — крикнул Шалленберг в страшном гневе. — Никогда вы не получите от меня ни листочка.
3
Близилась полночь. Томас Ливен и его камердинер Бастиан сидели в большой библиотеке, освещенные мерцающими огнями камина. Сотни корешков — красных и золотых, голубых и белых, желтых и зеленых — поблескивали в полутьме. Был включен проигрыватель: тихо звучал фортепьянный концерт номер два Рахманинова.
Томас Ливен по-прежнему был в своем безупречном смокинге. Бастиан расстегнул ворот рубашки и, взглянув искоса на своего хозяина, положил ноги на стул, правда, постелив на него газету.
— Директор Шалленберг поставит бумагу через неделю, — сказал Томас. — Сколько времени понадобится твоим друзьям-печатникам?
— Примерно десять дней, — ответил Бастиан, поднося ко рту пузатый бокал с коньяком.
— Тогда первого мая — прекрасная дата, день труда — я выеду в Цюрих, — сказал Томас. Он передал Бастиану одну акцию и лист бумаги. — Это образец для печати, а на бумаге номера, которые я хотел бы видеть на акциях.
— Знать бы, что ты затеваешь, — восхищенно пробормотал человек, стриженный под ежика.
Бастиан обращался к своему хозяину на «ты», только когда они оставались наедине, поскольку знал Томаса уже 17 лет и был когда-то кем угодно, только не камердинером. Бастиан привязался к Томасу с тех пор, как познакомился с ним на квартире женщины, возглавлявшей банду гангстеров в Марселе. Кроме того, у обоих за плечами было несколько совместных и опасных авантюр — такое сближает.
— Томми, не желаешь сказать, что ты задумал?
— В принципе, дорогой Бастиан, речь идет о чем-то вполне легальном и приятном: о завоевании доверия. Моя афера с акциями будет достаточно элегантной. Никто — постучи по дереву — вообще ничего не заметит и не раскусит, в чем дело. Все на этом только заработают. И все будут довольны.
Томас Ливен мечтательно улыбнулся и извлек золотые часы-луковицу. Это были отцовские часы. Томас пронес их через все жизненные перипетии, они находились при нем во время всех головокружительных побегов и преследований. Томасу неизменно удавалось прятать, охранять и возвращать их. Он нажал на кнопку, встроенный механизм откинул крышку и серебряным звоном возвестил точное время.
Бастиан произнес грустно:
— Это не умещается в моей башке. Акция — это долевое участие в каком-нибудь крупном предприятии. Купоны акций через определенные промежутки времени отовариваются дивидендами, составляющими часть прибыли, полученной предприятием.
— Ну и что же, малыш?
— Черт побери, но купоны поддельных акций ты не сможешь предъявить ни в одном банке мира! Их номера совпадают с настоящими, и у них есть владелец. Обман немедленно раскроется.
Томас поднялся:
— Разумеется, купоны никогда не будут предъявлены к оплате.
— В чем же тогда состоит трюк?
— Пусть это будет для тебя сюрпризом, — сказал Томас и, подойдя к настенному сейфу, набрал цифровую комбинацию. Тяжелая стальная дверь отошла в сторону. В сейфе лежали наличные, несколько золотых слитков с сердцевиной из свинца (с ними связана занятная история) и три коробочки с драгоценными камнями в оправе и без. Кроме того, куча паспортов.
Томас заговорил рассеянно:
— На всякий случай поеду-ка я лучше в Швейцарию под другим именем. Посмотрим, что у нас есть из немецких паспортов? — он с улыбкой произносил вслух имена. — Боже, сколько воспоминаний — Жакоб Озе… Петер Шойнер… Людвиг барон фон Тренделенбург… Вильфрид Отт…
— Под именем Тренделенбурга ты сплавлял «кадиллаки» в Рио. Барону я бы дал немного отдохнуть. А также и Озе. Его все еще разыскивают во Франции, — сказал Бастиан задумчиво.
4
— Садитесь, пожалуйста, господин Отт. Чем можем быть вам полезны? — спросил руководитель отдела ценных бумаг и положил перед собой скромную визитку, на которой значилось «Вильфрид Отт, промышленник, Дюссельдорф». Руководителя отдела звали Жюль Вермон, его бюро располагалось на втором этаже Центрального банка Швейцарии в Цюрихе.
Томас Ливен, которого теперь звали Вильфрид Отт, поинтересовался: «Вы француз, мсье?»
— По материнской линии.
— В таком случае давайте перейдем на французский, — предложил Томас, он же Вильфрид, говоривший на этом языке без акцента. Лицо Жюля Вермона просияло.
— Могу ли я абонировать номерной сейф в вашем банке?
— Разумеется, мсье.
— Я как раз недавно приобрел новые акции немецкого «Штальунион». Хотел бы депонировать их где-нибудь в Швейцарии, в номерном сейфе и не под своим именем…
— Понимаю. Немецкие налоги кусаются, да? — Вермон подмигнул.
