Надо подчеркнуть, что это были обычные мальчишки из простых семей, чьими родителями были бывшие фронтовики или люди реально пострадавшие от войны.
Разумеется, теперь, с высоты своих лет и опыта, я понимаю, что это было не увлечение идеями фашизма, расизма или национализма, которых никто толком не знал тогда. Тем более мальчишки и подростки с московских окраин.
Это было увлечение эстетикой нацизма. Его стилем. Возможно, это стремление «обрести стиль» выливалось в такие формы потому, что собственная страна патологически не могла предъявить именно свой стиль. Поразительно, но, даже умудряясь иногда достигать реальных успехов в некоторых делах, СССР был удивительно бесплоден в создании того, что можно назвать стилем. Все-таки, вопиющая серость это не прерогатива «Единой России». Серость верхов и навязываемого ими образа жизни (причем образа жизни, не только бедных, но и богатых, которые умудряются сотворить серость даже в роскоши) была присуща нашей стране, как минимум, с 1917 года. А, скорее всего, и гораздо раньше.
Так что создать стиль страна не может и по сю пору. Именно поэтому многие во времена СССР (хотя отнюдь не большинство, но часть весьма значительная) обретала стиль, подражая как раз отрицательным героям советских книг, и особенно фильмов.
Восхищались «потенциальным противником», то есть Америкой в 1960-х, 1970-х и 1980-х., подражая манерам их «нехороших мерзавцев» и их обворожительных подруг. Восхищались белыми офицерами, красиво идущими в психическою атаку, из фильма «Чапаев». И с тоской пели якобы «белогвардейские» романсы. Восхищались и лощеными офицерами немецких спецслужб из фильмов о войне. Кстати, когда в 1970-х взрывной успех получил сериал «17 мгновений весны», многие серьезные критики уже в 1990-х обращали внимание на то, что значительная часть этого успеха объясняется тягой ко все той же притягательной эстетике нацизма, столь выразительно показанной в этом фильме.
Курьезно, но такое увлечение «врагами» идет параллельно с глумливым осмеянием тех, кого «приказывают любить». Так, восхищаясь каппелевцами из «Чапаева», рассказывают анекдоты про самого Чапаева, в которых он предстает откровенным дебилом.
И подражая немецким офицерам в манерах, рассказывают анекдоты о дебилизме своего собственного русского народа. Во времена моего детства это были анекдоты про «Ванте и Манте». Причем рассказывали их не некие «Шендеровичи по ТВ по указкам из Нью-Йорка и Телль-Авива», а дети русских пролетариев из Новоподмосковных бараков друг другу.
Здесь стоит, кстати, заметить, что неприятие казенного в крови у русского народа. И это имеет весьма глубокие корни, о чем мы скажем позже, а пока лишь остановимся на констатации данного факта. Но народ русский достаточно сильно запуган и задавлен. И в данной ситуации упомянутое неприятие по большей части не выливается в формы политические.
Но если появляется возможность проявить его в неполитической форме, это неприятие непременно проявляется. В данном случае если появляется некая притягательная эстетика, чуждая официозу, ей увлекаются и в силу тоски по стилю в условиях засилья казенной серости, и в силу возможности продемонстрировать неприятие этого государства таким относительно безопасным способом.
Именно этим, например, можно объяснить феномен Высоцкого, который был не просто популярен. Он предъявил свой собственный стиль, и, не говоря ничего прямо, яростно отвергал официоз. И подавляющее большинство народа приняло его чуть ли не как пророка. Что бы не шипели по его поводу иные казенные «патриоты», не добившиеся и сотой доли его славы.
Впрочем, мы отвлеклись.
Итак, достаточно массовое увлечение фашизмом я мог наблюдать с самого раннего детства. И, по логике вещей, должен был бы сейчас признаться, что сам был среди почитателей нацистской эстетики и рисовал свастики на стенах.
Увы, я этого не сделаю. Ибо данное увлечение обошло меня стороной. Фашизм был мне глубоко безразличен. И даже скорее неприятен. Что, впрочем, не мешало мне и весьма прохладно относится к действительности в стране «избавившей мир от фашистского чудовища».
Написавши слово «неприятен», я, задним числом, удивился поразительной точности этого определения своих чувств. Именно так. Я не испытывал к немецкому фашизму яростной «пионерской» или «комсомольской» ненависти. Которую, надо признать, испытывали многие. Ибо отнюдь не все увлекались «альтернативной эстетикой врагов».
Но, не испытывая ненависти, я испытывал некое брезгливое чувство, которое, надо сказать, с годами не убывало. Оно присутствовало у меня даже тогда, когда в середине 1990-х меня однажды назвали «самым интеллектуальным фашистом России».
Сейчас довольно многие активисты Русского Движения не скрывают своего увлечения фашизмом. Мы поговорим об этом явлении несколько позже. Здесь лишь уместно будет отметить, что многие из этих деятелей в узком кругу не прочь заявить, что были нацистами (или фашистами, хотя это и довольно различные ветви правого радикализма) чуть ли не с детства или юности.
Я прямо заявляю, что, в отличие от них, фашизмом и нацизмом никогда не увлекался. А национал-социализм считаю идеологической химерой. О чем прямо писал в своей книге «Свои и чужие», рассматривая эту доктрину в главе с красноречивым названием «смесь бульдога с носорогом».
Более того. И фашизм, и нацизм только дискредитируют здоровый национализм. Впрочем, идиотам, рисующим обратные, т.н. «немецкие» свастики, и одновременно готовым лизать зад интернациональной кремлевской братии (большей части которой, если следовать нацистским кумирам этих идиотов, место в концлагерях) доказывать что-либо бесполезно.
Мой национализм формировался постепенно, органично, и вполне рационально. Без нацистской истерии.
По первому образованию я геолог. И много ездил по СССР. Работал и в Средней Азии, и на Кавказе. Да и до того, в детстве, много раз бывал на Кавказе с родителями, которые любили там отдыхать (до сих пор не понимаю, что они там нашли).
В результате этих поездок, на отдыхе ли, на работе ли, у меня сформировалось стойкое отрицательное отношение к кавказцам и азиатам. Но я отнюдь не хотел завоевывать или переделывать их. Просто я понял, что жить вместе с ними в одном государстве не хочу. Россию русским, Кавказ кавказцам, Азию азиатам. Каждому свое.
Примерно так формулировал тогда я свои взгляды. При этом чисто эмоционально особое неприятие у меня вызывали кавказцы. Ибо и азиаты, и кавказцы по моим наблюдениям в массе своей (хотя есть исключения, лишь подтверждающие правила) отличаются варварством, разгильдяйством и бытовой хитростью. Однако, варварство и разгильдяйство у азиатов компенсируется скромностью, выносливостью, честностью и, вопреки расхожему мнению, весьма малым коварством. Они хитры, но не коварны. Как говорят на ТВ «почувствуйте разницу».
Между тем, как кавказцы по моим наблюдениям кроме варварства и разгильдяйства, еще и агрессивны, жестоки до предела, коварны, капризны, не надежны и поразительно амбициозны при весьма скромных реальных талантах. Исключением из этого «общекавказского правила», являются, пожалуй, только некоторые армяне – трудоголики.
