и ледяные просторы будут петь для нас свои песни».
Её пение звучало у меня в голове и его не могли заглушить завывания метели и панический скулёж моего товарища по несчастью.
«Кто ты? — обратился я мысленно к ней. — Откуда ты здесь?» Но напрасно, она только смеялась в ответ, и смех её разбивался хрустальными колокольчиками об обледеневшие сугробы.
«Тебе не обязательно умирать, ты можешь жить!» — пела она. И в моей груди отозвалось это заманчивое, такое тёплое слово: «Жить!»
«Да, да! Я хочу жить!» — я не знаю, как я ей отвечал, ибо мои замёрзшие губы не шевелились, я просто припал к окну и кричал ей, всей своей внутренней сутью, и она слышала меня!
«Это так просто, нужно только заплатить и ты сможешь жить дальше, обычной жизнью с людьми, которые тебя любят, или со мной — бессмертным!»
«Но чем? Чем можно заплатить за жизнь?»
«Глупый, — рассмеялась она, — только равноценным товаром! Другой жизнью!»
Я остолбенел не в силах поверить тому, что услышал.
«Отдай жизнь своего друга, тем более, что он тебе всё равно не друг, он завистливый и жадный, я ведь знаю он тебе не нравится. К тому же он всё равно умрёт сегодня ночью. Так зачем вам умирать вдвоём! Ну, подумай, ведь ты можешь жить!»
И в этот раз слово жить уже не казалось мне тёплым, от него веяло могильной стужей.
«Как… Что значит, отдать его жизнь?»
«Уже совсем скоро Мать Мара заберёт ваши жизни, я смогу уговорить её оставить только одну».
«Мара? Кто это?»
«Она повелевает ночью и стужей и теми, кто живёт в ночи и ходит под луной. Её дыхание вы чувствуете иногда, когда посреди тёплого лета потянет вдруг ледяной ветер и тревога заскребётся в сердце. Её зов слышите вы затухающим эхом каждый раз, когда вскакиваете среди ночи с колотящимся от ночного кошмара сердцем. Потому вы закрываете глаза своим усопшим, чтобы она не смотрела на вас их глазами. Потому вы жмётесь друг к другу долгими зимними ночами и ждёте солнца, чтобы оно прогнало её. Но оно не поможет вам, каждый рано или поздно вступит под тёмный полог Мары».
«Но зачем ей наши жизни?»
«Не теряй время, смертный, на вопросы, ответов на которые ты всё равно не поймёшь. Прими решение или умри, медленно превращаясь в лёд!»
«Но я не могу так поступить… Это подло… Я не могу спасаться за счёт его жизни».
«Тогда Мара заберёт вас обоих».
Что мне оставалось делать? У меня не было причин ей не верить; уже не вызывало сомнений, что мы действительно через несколько часов станем хладными трупами, а может даже быстрее. Если есть шанс спасти жизнь, хоть каким-то способом, разве не разумно воспользоваться этой возможностью? Я вспомнил, маму и сестрёнку, что ждут меня дома и что скоро новый год…
В конце концов, если бы не Эдик, я бы вообще не попал в этот переплёт, ехал бы себе в тёплом автобусе. Да и человек он дрянь, так себе человечишко, есть в нём какая-то гадливая червоточинка. Я и не заметил, с какой готовностью я стал думать плохо об Эдике и верить во все его отрицательные качества, преувеличивать и даже придумывать их. Я вспомнил, как он занял у меня деньги, ещё на первом курсе и потом очень долго не отдавал. Не очень большая сумма, но существенная для студента. Я вспомнил, как я злился на него тогда. Я вспомнил, как он иногда заносчив и высокомерен. Будь он неладен со своей машиной.
Но, не смотря на распаляемый внутри меня огонь злости, я всё никак не мог решиться на этот шаг. Что-то глубоко внутри удерживало меня, подсказывало — поступив так, я уже никогда не буду прежним.
А снаружи дочь Мары терпеливо ждала моего решения. Тогда я вновь обратился к ней.
«Значит, мы всё равно умрём?»
Она медленно кивнула.
«Ты погибнешь из-за него. Подумай об этом, ты ведь не хотел ехать с ним, но он уговорил тебя. Не потому, что он заботливый друг, а потому, что ему так удобней, дешевле. Ты ведь прекрасно знаешь, что ему плевать на тебя. И теперь ты умираешь здесь, в степи, из-за него».
Её слова жгли меня, я не знал, что возразить, потому что я действительно винил его во всей этой ситуации. И я хотел жить… Ведь не обязательно умирать двоим, правда?
«Что я должен делать?»
«Заставь его выйти из машины».
«Хорошо».
И уже вслух я добавил:
— Я просто хочу домой.
— Что? Что ты говоришь? — очнулся Эдик. Замёрзший и напуганный, он казалось, впал в ступор.
— Кажется, я слышу звук мотора, кто-то едет.
Мои слова мгновенно вывели его из апатии.
— Правда? Где?
— Не знаю, надо выйти посмотреть.
Эдик испуганно глянул на меня:
— Но там эта тварь!
Я старался, чтобы мой голос звучал спокойно и убедительно:
— Там нет никого, нам просто приглючилось от переохлаждения.
Эдик осторожно посмотрел в окно, но оно постоянно запотевало от нашего дыхания, и снаружи было черным-черно. Он не мог ничего разглядеть.
— Видишь, — сказал я, — никого там нет.
Но Эдик всё ещё сомневался и тогда я сделал вид, что опять слышу звук приближающегося мотора.
— Слышишь, — я поднял руку вверх, призывая его замолкнуть и прислушаться, — где-то рядом оживлённая трасса и там постоянно ездят машины.
Эдик прислушался, надежда загорелась в его глазах, и ему даже стало казаться, что он тоже слышит что-то сквозь завывания метели.
— Да, да, точно, кто-то едет, — он повернулся ко мне спиной, негнущимися пальцами потянул за ручку и открыл дверь.
Я затаив дыхание следил, за ним. Эдик сунулся было наружу, но вдруг обернулся ко мне через плечо, сомнение и страшная догадка прозвучали в его голосе:
— А почему ты не идёшь со мной?
Я подался вперёд на него, резким толчком двумя руками в спину вытолкнул его наружу и тотчас захлопнул дверь. Он выкатился на снег кубарем, неловко поднялся и бросился к машине.
— Что ты делаешь? Пусти меня назад! Андрей! — истошно закричал он. — Андрей! Пусти меня, ну пожалуйста.
Он кричал захлёбываясь от охватившей его паники, он умолял, бил заиндевевшими руками в окна и плакал, а я молча смотрел на него и не открывал дверь. Внезапно налетел порыв ветра, со страшной силой ударил в корпус машины, так, что она вся сотряслась, как картонная коробка. Эдик пронзительно закричал. Прильнув к окну, я увидел, как его приподняло над дорогой, будто
