этого существенную роль — а не стремление к политической власти, как и взращённое им прямое насилие. Этот фактор значителен (как показал опыт колониальных империй и мировых войн), но всё же вторичен. Поэтому европейскую «мир-систему» И. Валлерстайн выделяет из мириад других, называя её «мир-экономикой». Её отличительной чертой является не только существенная торгово-экономическая кооперация составляющих её акторов, но и многовековая децентрализованность. Характерная для остального мира воля к гегемонии путём насильственного объединения народов под эгидой одной короны парадоксально не находит здесь воплощения. Такую безоговорочную гегемонию в своём регионе — в Восточной Азии — достиг и столетиями удерживал Китай. Однако аналогичные попытки форсированной централизации, предпринятые Габсбургами, Людовиком XIV, Наполеоном, Гитлером воспринимаются в Европе как проявление деспотизма. Для его сдерживания, как и для ограничения деспотизма внутреннего, мыслители Старого Света выдвинули концепцию равновесия — но не в виде «разделения властей», а в форме «баланса сил».
Таким образом, возникает связь между внутренней сущностью и внешним экспансионистским проявлением «восточной деспотии».
Генезис аграрного государства
Войны до неолита не имели экономического содержания: враждебное племя хорошо вооружено, а свободного пространства достаточно — это порождало структуру стимулов, при которой объективно выгоднее переместиться на новое место, не вступая в открытый конфликт. Поэтому племена редко предпринимали попытки изъять добычу силой. Благоприятные климатические условия «Долгого лета» повлекли демографическую революцию, создав угрозу голода. Революционный переход к земледелию и скотоводству обернулся радикальным ростом прибавочного продукта и отмиранием у индивидов военных навыков, необходимых для охоты. Лишённые оружия и навыков обращения с ним земледельцы оказались прикованы бременем осёдлости к своей зоне расселения: теперь индивиды предпочитали откупаться от потенциальных завоевателей, а не перемещаться на новое место. Процесс усиления власти «бигмена», происходивший одновременно с этим, рост прибавочного продукта, который общинники выделяли для его содержания, переход от меритократического избрания вождей к их наследственной ротации — вот зачатки разложения первобытной «демократии» и перехода к государству. Так происходит «первичное завоевание». Вскоре власть «бигмена» приобретает религиозный характер: в Месопотамии функции военного вождя и жреца совмещались в должности энси, которому жители городовгосударств добровольно подносили дары, чтобы задобрить богов. Именно от них в Кингире с его непредсказуемыми муссонными ветрами зависело количество урожая.
Строительство ирригационных систем, повышавших продуктивность земледелия, также стало одной из причин усиления власти вождя и его административного аппарата, ещё основанного на редистрибуции. Особенно ярко это проявилось в Китае, первый правитель которого — легендарный Юй — получил власть благодаря тому, что сумел «усмирить» непокорные воды Хуанхэ, вышедшего в результате наводнения из берегов, а также в Египте, чья «гидравлическая экономика» породила «национализированную общину», лишённую всякой самостоятельности. Налоговые системы подобного характера формируются и в других «протогосударствах»: в Ведической Индии, в Митанни, в Хеттском царстве. Эволюционно возникшие «протогосударства» представляли собой рыхлые государственные образования: чаще всего подобные политии были не гомогенной империей, а объединением полунезвисимых номов со своими религиозными культами и вождями, которые платили метрополии дань и выставляли воинские контингенты, но в прочее время пользовались почти полным суверенитетом. В частности, лишённый регулярных доходов государь вынужден был считаться с советом из воинов своего племени — народным собранием, которым было гарантировано освобождение от уплаты податей, — об этом свидетельствует история Мидии, Митанни и Хеттского царства, а также некоторых раннесредневековых европейских политий. В частности, Древнерусского государства в IX–X вв.[16].
Кочевники, сохранившие военные навыки благодаря нераздельности кочевого скотоводства и военного дела, пользовались своим преимуществом — умением стрелять при верховой езде — для завоевания подобных беззащитных цивилизаций. Заменяя предыдущую элиту, выделившуюся из племени и связанную с ней общностью религии, племенными традициями, происхождением, кочевники смотрят на завоёванных земледельцев как на «колониальных» подданных». Они превращают добровольные пожертвования в обязательные регулярные подати, резко увеличивая их размер[17]. Происходит «вторичное завоевание», и формируется классическое аграрное государство. Первое централизованная полития была образована в результате завоевания шумерских городов-государств — Киша, Ура, Урука, Лагаша — семитскими кочевниками во главе с Саргоном Древним, «царём четырёх сторон света». Подобным образом, в результате объединения Верхнего и Нижнего Египта под властью Нармера, на IV–III тыс. до н. э. возникло древнейшее централизованное государство в долине Нила.
Аграрное государство появилось в результате завоевания и всё своё существование тяготело к нему. Появление централизованных государств с регулярным аппаратом принуждения вызывает волну политогенеза в других регионах: племена осознают, что, если не образовать собственного государства с мощным военным потенциалом, они могут стать жертвами соседних милитаризованных обществ. В частности, опыт политической централизации Египта повлиял на образование государства в Израиле. Вслед за Аккадом, через некоторое время централизованные государства возникают в Китае при династии Шан, на Крите и в хеттской Малой Азии.
Экономика аграрного государства. Общая характеристика
Рыночная экономика была чем-то вроде выпущенного из бутылки джинна. С ней следовало держать ухо востро. Она грозила подрывом устоявшихся норм консервативной стабильности, а ведь именно стабильность является наибольшей гарантией существования традиционных восточных структур.
Л. Васильев. История Востока
Суть аграрного деспотии в колоссальном дисбалансе между интересами народа и правителей. Вычисляемый через коэффициент оптимальных условий рациональности, уровень гармонии между этими двумя константами во всех сферах — в управлении, потреблении, судопроизводстве, распространении информации — характеризуется патологическим перекосом в пользу интересов элит. Оптимальные управленческие условия правителей достигаются тогда, когда государство получает максимальный доход с минимальным административным усилием в виде строительства общественных сооружений (прежде всего, ирригационных). Оптимальные управленческие условия народа заключаются в получении максимального количества гидравлических и иных общественно полезных сооружений при минимальных налоговых издержках. Аналогично этому эта диспропорция действует и в иных областях: в потребительской — правители заинтересованы присваивать максимум национального продукта и потреблять его с наибольшим «великолепием», народ стремится получать максимум национального продукта и использовать его столь заметно, как нравится; в судебной отрасли — правители желают оказывать максимальное воздействие на формулирование и применение законов, народ же заинтересован в максимальном участии неправительственных элементов в судопроизводстве, в сфере распространения информации (т. н. «оптимальные условия гласности») правители стремятся к максимальному некритическому освещению реальных или предполагаемых успехов правительства и искусственного забвения страданий и умонастроений народа[18].
Подобный драматичный разрыв влияет на всю социально-экономическую структуру «восточного» общества. В частности, удовлетворяющие интересам элиты трудовые повинности по обработке царских земель, добыче руды в государственных месторождениях, по ремонту царских дворцов и гигантских культовых сооружений маскируются под «общественно полезные работы». Крестьяне заняты на таких стройках 2–3 месяца в году, но срок их работ постоянно увеличивается — именно в росте количества рабочих дней выражается усиление эксплуатации в «восточной деспотии», подобно тому как
