в наше время — даже в банях вместе, представляете? — но я все еще стесняюсь.
Нечем мне пока похвастаться, чтобы голышом щеголять.
* * *
В белой нательной рубахе и просторных белых же штанах, что здесь вместо майки с трусами носят, я пробежал мимо проема, за которой тетя Анфия уже недовольно постукивала ложкой по краю миски с кашей.
Эх… Нет здесь еды нормальной, ну вот от слова «вообще». Это над интернетовскими шуточками про «маянезик», макарошки с сосиской и котлеты с пюрешкой хорошо хихикать, когда ты знаешь, что в любой момент можешь их сварить и съесть. А потом опять похихикать. А здесь их нет. Ни майонеза, ни макарон, ни сосисок, ни котлет, ни пюре. Просто — нет. Картошки — нет вообще, хоть жареной, хоть вареной, хоть фри, хоть фо. Хоть в депрессии, то есть — подавленной. Котлет — нет, сосисок — нет, колбас — нет. Майонеза — нет, кетчупа — нет, помидоров вообще — нет. Зато огурцов — хоть завались, хочешь, соленые, хочешь, квашеные… А маринованных — опять нет! Макарон — нет, риса — нет, селедки — нет, про какие-нибудь суши с хот-догами я и вовсе молчу… Зато, внезапно, есть пицца! Не поверите, но есть. Правда, называется она здесь «ветошник», я так понимаю, потому что в начинку идет всякая ветошь, то есть то, что из обрезков осталось, а выкинуть жалко. Но, говорят, пицца изначально такой же была, это потом ей напридумывали сложные рецепты с добавлением пафоса.
А за чашку кофе я бы убил, наверное…
Я тут подумывал, не стать ли мне прогрессором в области еды. Уж как минимум готовить-то я умею, с тех пор, как мама умерла, пять лет назад, и мы с отцом вдвоем остались, хочешь, не хочешь, а научиться пришлось. Только не в здешнего коня мой тамошний корм. Либо ингредиентов просто нет, типа картошки с помидорами, либо я слабо представляю, как сделать — вот как майонез делают? — либо попросту нет нужных инструментов. Той же мясорубки, чтобы котлет накрутить. И как ее сделать — я не знаю.
Нет, если вы подумали, что здесь голодают, с хлеба на квас перебиваются, то зря вы это подумали. Еды всякой тут завались, просто она… непривычная.
Была.
Сейчас-то уже привык.
А сколько сейчас времени-то?!
Я машинально бросил взгляд на запястье — на котором за ночь часов не появилось — и решил, что завтраком можно пренебречь. Потом, у пирожников перехвачу чего-нибудь. Забавно — мир другой, времена другие, тело и то другое. А я как питался фастфудом, так и продолжаю…
— Викеша, ты есть-то будешь?!
— Тетя Анфия, не буду! — крикнул я, запрыгивая в штаны.
Ширинку, и ту не изобрели еще…
Завязав веревочный пояс, я намотал портянки и вбил ноги в сапоги. Вот к сапогам претензий нет — мягкие, удобные, как будто в чулках по улицам бегаешь. Потом — рубашка, через голову, вроде поло, только рукава длинные и воротник сбоку застегивается. Тетка на рубашку ругается — здесь модно ходить яркими, как попугаи, а у меня она белая — рубашка, не тетка — и некрашеная — тоже рубашка, не тетка — и в ней я смотрюсь, как нищеброд какой-то. Ну не могу я в малиновом или еще какой-нибудь фуксии разгуливать! Мне вышивки по краям хватает!
Поверх рубашки — кафтан, корпоративного темно-зеленого цвета. Так-то формы у Разбойного приказа нет, но негласная традиция — ходить в темно-зеленом. А сапоги и штаны — черные. Дресс-код, ети его… Поверх кафтана завязан тканевый пояс в три обхвата. Местные в пояс кошельки прячут и всякие нужные вещи, как в поясную сумку, а к самому поясу цепляют кошелек, наверное, чтобы карманникам-мошенникам работу не затруднять. Вот тут я попрогрессорствовал немного — у меня, наверное, единственного в Москве, есть внутренние карманы на кафтане, и свои денежки я там храню. Тетка, когда я попросил их пришить, хмыкнула, странно покосилась, но ничего не сказала, все сделала как надо. Так что у меня на поясе только печать, да еще нож в ножнах. Здесь без ножа — как в наше время без смартфона, на улицу не выйдешь. Не в смысле, что так опасно — Разбойный приказ бдит! — да и ножи эти, узкие, с круглой рукояткой, никто за оружие не считает. Так, инструмент на всякий случай. Даже женщины их носят.
Деньги взял, нож взял, печать взял… Без печати — точно никуда, она и пропуск, и удостоверение, и оружие, при случае, и наручники, да и просто как печать. Без нее ни один документ не составишь.
Вроде все? Можно бежать?
А, нет, шапку забыл!
Самая моя нелюбимая часть одежды. Зеленый колпак с отворотами. Все носят — и ты носи. Здесь, скорее, без штанов на улицу выйдут, чем без шапки. А наденешь не то, что все носят, какую-нибудь кепку… На улице коситься будут, а в Приказе наш дьяк по шее даст, чтобы скомороха не изображал, или хуже того — иностранца. Иностранцев здесь еще не очень любят, это потом Петр Первый, если он здесь появится, завезет привычку перед всем иностранным кланяться, а здесь иностранец — личность априори подозрительная и все, что от них приходит — тоже. А других фасонов не завезли. Есть еще плоские шапочки, похожие на тюбетейки, тафьи называются, но их только дома носят, на улице в них — неприлично
Так что — носи колпак. Пусть околпачен будет враг.
Отвороты у моего украшены вышивкой. Потому что совсем без украшений — нельзя, нищеброд, что ли? А меховой оторочкой, как здесь любят… Во-первых, зачем мне летом мех на шапке? А во-вторых — с мехом этот колпак очень уж напоминает шапочки эльфов Санта-Клауса. Только помпона не хватает. Всё. Готов!
— Куда без еды? Опять весь день голодный носиться? — тетка Анфия стоит в дверях, уперев руки в боки, мол, все равно мне, на каком ухе у тебя твой колпак.
* * *
Нет, конечно, сказать она должна была как-то вроде «Ой ты гой еси, племянник мой честной, куда в путь-дороженьку собрался, без еды-питья сладкого, али не люба тебе стряпня моя?»… ну или как там люди в семнадцатом веке разговаривали? В общем, как нам на уроках истории рассказывали — а у меня по истории, между прочим, твердая четверка была — язык меняется, и нам и Пушкина-то не всегда можно понять, а он, как бы, на сто с лишним лет ближе к нашему времени, чем
