это хорошо. Тайная полиция, к слову, тогда работала гораздо эффективнее… Не дай вам бог попасть к ним в лапы. Вы по сравнению с ними — детишки в песочнице…
Задержанный снова дёрнулся, пытаясь поднять скованную руку.
Гор брёл по ночным улицам. Сегодня была не его смена, но заснуть в тепле и уюте родной комнатушки гвардеец так и не смог. Стоило только закрыть глаза, как на стуле перед ним представал голый «художник» со скованными за спиной руками. Ссадины на теле, стекающая изо рта кровавая слюна, неловко подогнутая нога, травмированная при жёстком допросе. Тот молча смотрел на Гора. Просто смотрел — без укора, без осуждения. И это молчание становилось невыносимо. Не сказать, что смерть человека, причина которой — Гор, была в последние годы чем-то из ряда вон… Сама профессия просто-напросто не способствовала проявлению милосердия. Но до этого случая все смерти настигали лишь виновных. Либо гвардеец так думал. Если имелся, пускай минимальный, шанс, что убитый — преступник, для совести этого было волне достаточно, и она спокойно дремала дальше.
Однако, в случае с «художником», его невиновность не вызывала и малейших сомнений. Оставался, конечно, призрачный шанс, что внутреннее чутье подвело Гора, но только до появления новых картин. Озвученная глашатаем версия о мерзких подражателях могла показаться правдивой только простоватым горожанам — все художники, способные криво-косо держать кисть, давно рисовали божественное сияние на том свете. И выставлялись они уж точно не на дворцовой площади…
Пришлось вытаскивать из забытья старые родственные связи, чтобы найти Художника…
Следственная группа вернулась ни с чем. Не было в квартире задержанного ни красок, ни мольбертов. Похоже, он и вправду рисовать не умел.
На экстренное совещание прибыли высокие чины из королевского Министерства. Они долго совещались в кабинете шефа. Потом вышел капитан, построил гвардейцев и вызвал Гора. Перед строем объявил:
— От имени Его Величества выражаю благодарность за поимку особо опасного преступника. Его ждёт заслуженная кара — решением королевской Комиссии приговорён к ликвидации в течение двух часов… Отныне, благодаря вашей самоотверженной работе, Город может спать спокойно.
А на следующий день после казни «Художника» на дворцовой площади стояла новая и ещё более мерзкая картина, изображавшая королевское правосудие. И через неделю…
Теперь по ночному городу Гора вело не чувство долга гвардейца, а тайное знание, куда направлять свои сапоги. Да ещё колдовской гребень в волосах периодически впивался всеми своими костяными зубцами в голову. Напоминая наездника на послушной лошади.
Путь к землянке, даже, скорее, обыкновенной норе, где жил волхв, занял полдня по дебрям глухого леса. И если бы не точные указания родственницы и неприятно шевелящийся в волосах колдовской гребень, ни единого шанса у Гора найти отшельника не было.
С превеликим трудом протискиваясь по узкому лазу, гвардеец гадал — как можно постоянно им пользоваться?
Внутри норы оказалось сравнительно светло. Правда, неясно было откуда поступает свет — ни окон в стенах, ни каких-то заметных отверстий в низком потолке.
Хозяин сидел на земляном полу прямо посерёдке совсем небольшого жилища… Древний старик, казалось, надёжно сросся со своей лесной берлогой. Прикрытые глаза, не выражающее ни единой эмоции морщинистое лицо, сухое бездвижное тело. Фигура волхва казалась вырезанной из старого почерневшего куска мёртвого дерева. И только редкое шевеление пальцев левой руки, перебиравших чёрные бусинки четок, подсказывало, что это ещё живой человек. А о времени, что сидел неподвижно этот странный старик, свидетельствовали ветви растений, густо ветвящиеся вокруг ног. Даже, скорее, было похоже, что это он сам пустил корни, питаясь прямо от земли.
Обратиться к волхву посоветовала дальняя родственница Гора, по бытовавшим в семье верованиям — известная колдунья. Понятно, что такие родственные узы он никогда не афишировал и старался максимально от них дистанцироваться. Но сейчас ничего иного не оставалось — все возможности для поиска Художника были исчерпаны. Приходилось обращаться к силам иного порядка.
— Волхв пребывает уже вне нашего мира, — давала указания тётушка Эмма, — Здесь присутствует только его тело. Что надо сделать, чтобы он ответил на твой вопрос, я не знаю…
— Так, может, его притащить к нам в казармы да поговорить с ним плотно? — Гор никогда не испытывал сомнений в эффективности методов гвардии короля. Была бы только ниточка, а уж как вытянуть весь клубочек и всех, кто им повязан, королевские специалисты по допросам знали прекрасно.
— Попробуйте, — засмеялась старая колдунья, — Более бестолковой идеи в жизни не слыхала — притащить в Город волхва! Легче ближайшую гору переместить к нам на улицы. Да вы его, даже имея мои чёткие указания, найти не сможете.
— А чего сложного? Прочешем лес… — не унимался деятельный гвардеец.
— Да? На, попробуй… — С этими словами тётушка Эмма вытащила из волос костяной гребень и положила его на стол перед Гором. — Найди мой гребешок.
Гвардеец сперва не понял в чём уловка — вот же он. Протянул руку и… Гребень просто исчез! Прямо у него на глазах. Завороженно он пошарил по столу, где только что лежал гребень. Пусто! Непонимающе посмотрел на колдунью. Та усмехнулась.
— В чём проблема? Вот же он. — С этими словами протянула руку и вытащила прямо из пустоты свою вещь, воткнула обратно в волосы.
Гору даже показалось, что гребень зашевелился всеми своими костяными зубцами, собирая седые волосы в тугой пучок.
— А я по сравнению с волхвом даже не ребенок… Младенец.
За время, что Гор стоял в ожидании ответа перед стариком, тот даже глаза не открыл, посмотреть на гостя. Видимо, пребывая духом где-то совсем далеко. Казалось, Гор адресует свои вопросы пустоте…
Деятельная натура гвардейца заставляла действовать, и он протянул руку, чтобы потрепать за сухое плечо…
Открыл глаза, лёжа на земляном полу. Всё вокруг медленно кружилось, а из последнего он помнил только свою протянутую к волхву руку. Сам хозяин берлоги сидел в своей прежней позе, и только четки тихонько постукивали в абсолютной тишине. Наверное здесь само время подчинялось этому неторопливому перестуку, сменявшему одну картину реальности за другой…
Всё указывало на то, что придётся покинуть нору волхва не солоно хлебавши. Но в Горе заговорила его природная упёртость — или всё, или ничего. И он сел напротив бездвижного изваяния, зло буравя того взглядом…
Чётки мерно стучали, отмеряя тающие в бесконечности минуты… Часы… Дни…
Порою Гор терял ощущение себя самого — берлога исчезала, и он парил подобно соколу в голубых небесах, ощущая себя богом…
Гор открыл глаза в полной уверенности,
