июля совещание у фюрера проводилось в обычное время — в 12.30 дня. Оно началось ровно в это время с заявления генерал-лейтенанта Хойзингера о ситуации на Восточном фронте. Спустя несколько минут, примерно в 12.35, пришел фельдмаршал Кейтель в сопровождении нескольких офицеров, среди которых был полковник Клаус фон Штауффенберг. «Я запомнил графа фон Штауффенберга, — сказал Бухгольц, — высоким стройным человеком с темными волосами и смуглым лицом. Он подорвался на мине во время Африканской кампании и был тяжело ранен. Ему ампутировали одну руку, а в день покушения один глаз у него был закрыт черной повязкой».
Штауффенберг не часто присутствовал на этих совещаниях, и Гитлер его не узнал. Кейтель представил его фюреру, а затем подошел к столу с картой, вокруг которого собрались все присутствующие, и встал слева от фюрера. Штауффенберг поставил свой портфель под стол всего в шести футах справа от Адольфа Гитлера, а сам немного отступил назад. Оперативный офицер Генерального штаба полковник Брандт, стоявший рядом с портфелем, обнаружив, что портфель ему мешает, отодвинул его немного вправо, дальше от Гитлера. В результате одна из опор, на которых держался стол, оказалась непосредственно между Гитлером и портфелем.
Однако Штауффенберг об этом не знал, поскольку несколькими минутами раньше, примерно в 12.40, его вызвали к телефону. Позднее из показаний телефониста выяснилось, что Штауффенберга вызвал его адъютант, лейтенант Вернер фон Хефтен, чтобы дать ему повод выйти из комнаты. Всего через несколько минут после того, как они вышли, бомба взорвалась. «Я помню, что взрыв сопровождался вспышкой желтого пламени и густым дымом», — рассказывал Бухгольц. — В воздух взлетели осколки стекла и куски дерева. Большой стол, на котором были разложены оперативные карты и вокруг которого стояли участники совещания — сидели только стенографисты, — рухнул. Затем последовали несколько секунд тишины, и я услышал, как голос, вероятно принадлежавший фельдмаршалу Кейтелю, произнес: „Где фюрер?“»
Поддерживаемый Кейтелем Гитлер смог выйти из казарм и направиться в свои покои. За ним потащились остальные: раненые, окровавленные, с покрытыми черной копотью обожженными руками и лицами, с растрепанными опаленными волосами, в разорванной, заляпанной пятнами форме.
Сначала большинство присутствующих, включая самого фюрера, подумали, что бомбу бросили в комнату снаружи, поскольку окна были открыты, или что она находилась под полом. Но вторую гипотезу быстро отмели, так как от взрыва половые доски оказались вдавлены вниз, а не подброшены вверх. Расследование, проведенное во второй половине того же дня, практически не оставило сомнений, что взрывное устройство было размещено в комнате, где проходило совещание, в портфеле Штауффенберга.
Во время взрыва Гитлер стоял, склонясь над картами и опираясь на стол правой рукой. Эта рука оказалась частично парализована, а правая нога была обожжена и поранена. Кроме того, повреждены были обе барабанные перепонки, что повлияло на слух. Несмотря на отсутствие ранений, угрожавших его жизни, Гитлер так никогда до конца не оправился от этого физического и морального шока.
Ранения получили два десятка офицеров, которых позднее фюрер наградил специальными знаками отличия с надписью: «Гитлер, 20 июля 1944». Четыре человека скончались: генерал-майор Шмундт — главный адъютант фюрера из вермахта, который вел его военный дневник, генерал Кортен, полковник Брандт и один из стенографистов Генрих Бергер. Бергера часто упоминали как «двойника» Гитлера из-за их внешнего сходства, однако нет никаких доказательств, что его когда-либо использовали в этом качестве.
Тем временем Штауффенберг спокойно миновал охрану и добрался до предназначенного ему автомобиля. Автомобиль ждал на стоянке, расположенной в нескольких сотнях ярдов от казарм, где находился Гитлер. К нему присоединился главный представитель заговорщиков в штаб-квартире в Восточной Пруссии генерал Фельгибель. Вдвоем он считали минуты до взрыва. Потом, уверенный, что Гитлер мертв и его работа сделана, Штауффенберг отправился на аэродром, находившийся в пятнадцати минутах езды, где его ждал курьерский самолет, чтобы доставить назад в Берлин.
На этом этапе произошла критическая и фатальная для заговорщиков ошибка. Генерал Фельгибель не взорвал центр связи. То ли у него сдали нервы, когда он увидел, что Гитлер жив, то ли случился какой-то технический сбой, этого мы никогда не узнаем. Вскоре он был казнен, и вместе с ним умерла его тайна. В любом случае этот провал Фельгибеля позволил подручным Гитлера связаться с внешним миром и, что более важно, узнать о ситуации в Берлине.
Поначалу фюрер хотел скрыть покушение от немецкого народа. Прошло двенадцать часов, то есть была уже глубокая ночь, когда он выступил со своим обращением. К тому времени до «Волчьего логова» уже дошли доказательства того, что бомба Штауффенберга не единичный инцидент. Ордера на арест заговорщиков из берлинской штаб-квартиры были выданы. Берлин, Париж, Вена, Прага, Белград и другие части Германии и оккупированных немцами стран пришли в движение. В штаб-квартиру Гитлера потоками стекались полные смятения вопросы. Голос фюрера, прозвучавший по сохранившимся линиям связи, стал смертоносным оружием в подавлении мятежа и возвращении в строй трусливых и колеблющихся.
По странному совпадению именно в этот день Гитлер удостоил беседы Муссолини, который давно докучал ему просьбой о встрече. Через несколько часов после взрыва Гитлер с забинтованной правой рукой посетил Муссолини и Грациани в их поезде. С севера Италии их сопровождал офицер СС штурмбаннфюрер Евгений Доллман, которого правильнее было бы называть своего рода дипломатическим представителем СС (первоначально элитной нацистской гвардии, позднее практически государства в государстве) в Италии и связным между СС и Муссолини. Доллман дал живое описание этой мрачной встречи между дуче, ставшим затем почти изгоем в собственной стране, и фюрером, который только что чудом избежал смерти. Как сильно она отличалась от тех встреч в Зальцбурге, Венеции и Бреннере, когда два диктатора делили Европу!
Теперь, согласно Доллману, ближний круг Гитлера собрался возле него. Приехал Риббентроп, штаб-квартира которого находилась неподалеку. Так же поступили Гиммлер и Геринг. Это была невеселая вечеринка. Все еще бледный Гитлер сказал Муссолини, что пережил самую большую удачу в своей жизни. Вместе они осмотрели груду мусора, оставшуюся на месте взрыва. В пять часов началось совещание. Фюрер молчал и долгое время, уставившись в пространство, жевал разноцветные пилюли, которыми его снабжал профессор Тео Морелл[1] — шарлатан, которого он сделал своим врачом. Однако другие, почти не обращая внимания на итальянских гостей, принялись спорить, обвиняя друг друга в том, что война до сих пор не выиграна. Риббентроп набросился на генералов и требовал, чтобы его называли фон Риббентроп. (Он получил право именоваться «фон» только после того, как в 1925 году его усыновила незамужняя тетка Гертруда.) Геринг грозил ему своим маршальским жезлом. Кейтель пытался оправдываться. Муссолини пришел
