Дорана Хайдрейка.
— Незнакомцами? Нас как минимум представляла друг другу графиня.
За словами его читался намек на все их встречи, порой довольно фривольные. Взять хоть тот же эпизод на кухне…
— Хорошо. Неужели вы не знаете, что есть такие темы, которые не обсуждают даже с друзьями?
— Отказываюсь знать, — был резкий ответ. — Или вы объясните, почему не хотите остаться в городе, или я сам вытащу вас из кареты и запру на каком-нибудь постоялом дворе.
— Вы не признаете полумер, ваше сиятельство! То в карету заталкиваете и допрашиваете, то грозитесь опозорить на весь город, — к недовольству в голосе она добавила каплю обиды.
И как признаться в бедности Нииры? Как предсказать реакцию Дорана? Как, в конце-то концов, избавиться от него, чтобы заняться собственными делами? А он сидел и молчал, посчитав, что высказанного условия достаточно, благородно предоставив ей время подумать в пути и решить, чего же ей больше не хочется потерять: гордость или остатки репутации.
— Вы заставляете меня в который раз произносить, что я бедна, ваше сиятельство. У меня нет денег, чтобы оплачивать комнату на постоялом дворе и тем более снимать квартиру или дом. Довольны?
— Неужели графиня не могла одолжить вам денег? — тихо спросил Доран, и Киоре захотелось выпрыгнуть из кареты, убежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого въедливого человека.
Но вместе с паникой и ужасом из груди поднималось чувство восторга и наслаждения, заглушавшее злость и пробуждавшее интерес. Сможет она в рамках образа Нииры вырваться из хватки главы Тайного сыска? Сможет сбежать от него? Придумать правдивую ложь? Это захватывало, как разработка очередной аферы. Если отбросить раздражение от того, что всё опять пошло не по плану, то можно получить удовольствие от тонкой игры ума, правда, только с ее стороны, ведь герцог серьезно пытался понять молоденькую баронету.
— Я графине не родня. Обеспечивать меня деньгами она не обязана.
— Помимо обязанностей есть справедливость.
— Вы не подбираете на улице котят или сирот, ваше сиятельство?
— Я регулярно жертвую деньги сиротским домам, если вам так интересно, — спокойно отозвался он.
— Кто бы мог подумать… — буркнула она, обрывая разговор.
Прикрыв глаза, ожидала реакции Дорана. Или он наконец-то понял, что залез туда, куда не следовало? Темнота, из-за которой Киоре не могла видеть собеседника, расстраивала. Всё-таки привыкла она читать лица, даже самые непроницаемые. Случайный жест, полунамек на эмоцию во взгляде, и все становилось ясно. А сейчас… Оставалось только ждать, надеясь избавиться от герцога как можно скорее. Он дразнил и манил, но был опасен. Помнится, в саквояж Нииры она бросила серебряную брошку, которую собиралась в случае опасности продавать как «фамильную» драгоценность…
— Честно говоря, я не знаю, как озвучить свои мысли.
Киоре вскинула брови и высунула нос из пледа. Какое все-таки упущение — эта проклятая темнота!
— Вы и не знаете? Мне уже страшно, — с нервным смешком отозвалась она.
— Не каждый день в моей жизни появляются девушки в затруднительном положении.
— Звучит, как начало какой-то бульварной книжицы, — фыркнул она.
— Вам виднее, если читаете их, — уколол ее герцог. — Я могу дать вам денег, чтобы вы переночевали в городе. Считайте платой за то, что помогли мне.
Киоре промолчала, рассуждая, как отреагировать. Дворянке следовало обидеться и отказаться, да еще перестать в принципе общаться со столь наглым мужчиной, ведь это истинно непристойное предложение! Прежде чем она собралась ответить, заговорил снова Доран:
— Это останется между нами. Можете считать это предложение моей причудой, если пожелаете.
— Своей добротой вы меня… душите, — прохрипела Киоре, схватившись за виски, которые прострелило болью.
— За время службы я видел слишком многое, и совесть не позволяет пройти мимо, если могу помочь, — был спокойный, уверенный ответ, который Доран посчитал исчерпывающим.
— Да что такое…
— Простите?
Киоре закусила губу, ощутив, как по подбородку потекло что-то мокрое. Голова раскалывалась. Тупая боль пульсировала в затылке, как будто изнутри по черепу долбили кувалдой. Стоило шевельнуться или качнуться, как боль ударами проносилась от затылка к вискам и оставалась там огненной пульсацией, выжигавшей даже желание думать. Карета подпрыгнула на ухабе, и Киоре свалилась бы, если бы ее не поймал Доран и не перетащил к себе на сиденье; он схватил и плед, который набросил на девушку. Задел случайно ее подбородок пальцами, понюхал что-то вязкое — кровь. Устроив девушку на сиденье, застучал в потолок кареты, на что получил полный отчаяния стон. Экипаж остановился, и внутрь заглянул кучер:
— Что случилось?
— Нужен свет. Баронете плохо.
— Поднимитесь, ваше сиятельство, мои инструменты под этим сиденьем.
Доран переложил обмякшую девушку обратно на ее место, заметив, что оказалась она такой легкой, будто вовсе не ела. Кучер достал ящик, и они в четыре руки стали искать там хоть что-то. Удивительно, но вместо свечи или газовой лампы нашелся целый кристалл эстера. Доран сжал его, и девушка застонала громче, дрожащей рукой закрываясь от света.
— Святые покровители… Что с ней? — обмер кучер, увидев размазанную по подбородку кровь.
— Тише, — прошептал Доран, — от звуков баронете плохо. Далеко до города?
— Точно не знаю, ваше сиятельство. Часа полтора как развилку на него проехали, — отвечал он свистящим, но все-таки слишком громким шепотом, от которого девушка дергалась, как сломанная марионетка.
— Значит, едем быстрее.
В карете девушка забилась в угол, закопалась с головой под плед, прячась от света, и дрожала так заметно, как будто они все еще ехали по ухабам. Доран погасил кристалл и убрал в нагрудный карман. Кучер хлопнул дверью, а девушка взвизгнула и заскулила, как побитое животное. Доран пересадил ее к себе на колени и, подумав, обхватил за талию одной рукой, второй прижав голову к своему плечу и закрыв ухо, чтобы она меньше слышала. Она дрожала и скулила, но уже слабее, кожа под его рукой похолодела.
Киоре как будто сгорала, ее трясло, она пыталась уклониться от невидимого пламени, пожиравшего ее, однако и огонь, и боль никуда не уходили, затягивали в вязкую темноту, окружали, душили и уничтожали. Она металась, что-то кричала, хотела исчезнуть, куда-то деться, но не могла и пальцами пошевелить. Слезы прекратились, когда из пустоты и пламени появилась призрачная рука, а следом зазвучал и голос, который шептал, шептал и шептал что-то неразборчивое, тихое посреди рева пламени и пульсации боли. Рука сделала пас, коснулась глаз Киоре, и с нее будто спали тяжелые оковы.
Пламя исчезло вместе с пустотой, на секунду будто некто выключил свет, а, когда он вернулся, Киоре оказалась в странном месте, напоминавшем… органы изнутри. Темно-бордовые стены, гладкие, пульсирующие; тонкая сетка кровеносной системы, переплетения сухожилий и бесконечно устремлявшийся
