это они, наверное, так удушающе пахнут… может быть, на всем острове нет электричества. Много золота и запах — это храм? Дом священника, монастырь? Я решилась приподняться, с огромным трудом, но я оторвала от жесткого ложа голову. Моя рука была обтянута — нет, покрыта — чем-то красным, тяжелым, расписанным золотом, моя голова… я протянула руку, голову стискивал обруч, а еще она раскололась болью такой, что я вскрикнула, в глазах рассыпались искры и молнии.
Ценой нечеловеческих усилий я вцепилась в то, что было у меня на голове, сдернула давящее нечто, запуталась в тяжелой, плотной ткани и сорвала ее тоже. Руки слушались плохо, и все же мне стало легче, пусть ненамного, я запустила пальцы под волосы — словно бы не мои? Но рассуждать, откуда взялись косы, мне было больно. Нет, просто шишка, есть сотрясение мозга наверняка, не потому ли мне мерещится странный свечной запах, но — терпимо. Я жива. Не трогая больше голову, я выдохнула и попыталась сесть, и тут же что-то уверенно, по-хозяйски сильно ударило меня в живот.
Это иллюзии. Запахи, мое состояние, неповоротливость, одышка. Это последствия травм, и они, как я начала сознавать, много хуже, чем я решила, когда открыла глаза. Мне тяжело — тяжело жить, сознание искажает реальность, может быть, кислородное голодание так сказалось, и…
Но я жива.
Не сразу, сражаясь со своим — чужим — телом, тяжестью того, во что меня обрядили, со своим огромным колотящимся животом, я все же села, с удивлением увидела человека, сидящего в странной позе за столом. Похоже было на киносъемки: богатая одежда допетровских времен, окладистая борода, заметная лысина, человек просто-напросто повалился грудью на стол, доверчиво повернув ко мне немолодое лицо, и я, моргнув, различила, что из шеи у него торчит рукоятка ножа.
Я брежу. Ничего, медицина творит чудеса. Но как странно, что галлюцинации такие… реальные. Вот, значит, что чувствуют люди, которые видят разное в углах собственной кухни. Это их восприятие — как наяву, и страшно, действительно до животного крика страшно.
Я отерла лицо рукой. Голова отдалась острой болью, воздух в легких закончился, снова толчок в живот, и я начала считать до десяти, прикрыла глаза в надежде, что наваждение прекратится. Я должна с этим справиться. На счете «восемь» приоткрылась дверь, помещение залил свет — неяркий, не электрический. Я не стала удивляться, помня — прошло цунами. Кто-то вошел, бросил на меня взгляд, но и только, остановился на полпути. Этот кто-то был мужчиной в такой же исторической длинной одежде, с бородой, с длинными волосами, в руке он держал свечу, и рука его дрогнула, а пламя всплеснуло.
— Боярин… — пробормотал человек, вытягивая шею и всматриваясь в лежащее тело. Он набрал в грудь воздуха, а в следующую секунду стены, кажется, затрясло от крика:
— Ратуйте, люди! Боярина убили! Боярина убили! Ратуйте!..
Глава вторая
Я понимала, что он кричит что-то другое. Не то, что я слышу, и одет он иначе, не так, как вижу это я. От его вопля мне стало физически больно, по голове заколотили литаврами, и я заорала, перекрывая его крик:
— Stop crying you bastard!
Он перестал, уставился на меня с ужасом, который я явственно прочитала на усталом, давно уже не молодом лице, и все равно я повторила уже спокойно и по-русски:
— Перестань орать, идиот. Мне больно от твоего крика.
— Да ты… — прошептал он, вытягивая вперед свободную руку. Казалось, что еще больше испуга из человека выдавить невозможно, но мне удалось. — Да ты ведьма!
Мне стало смешно. Я наорала на медбрата или врача, но его фраза напрашивалась на адекватный ответ.
— Да ты, я вижу, холоп, не уймешься! — рявкнула я и насладилась произведенным эффектом, но потом мне стало так плохо, что я со стоном упала на спину. Верно, нечего…
— Простоволосая, простоволосая! — опомнившись, заголосил человек, размахивая руками. Свеча заметалась, я испугалась, что он случайно подожжет что-нибудь, и рассмеялась уже в полный голос — да, это истерика. Человек застыл, прикрыл лицо ладонью, после приложил ее к груди, развернулся и выбежал.
— Ратуйте! Боярина убили! Боярина убили! — донеслось до меня вместе с грохотом его обуви по деревянным настилам.
Я же не слышала, как он шел сюда?.. Подсознание, ты бесчеловечно.
Меня адски мучила жажда. Тянуло лечь и увидеть нормальный свет. В двух шагах от меня лежало мертвое тело, но мне было плевать, мне больше всего хотелось прекратить боль в голове, тяжесть в теле — необъяснимую, сопротивляющуюся чему-то, хотелось сбросить с себя лишние двадцать не моих килограмм. Я через силу поворачивала голову и осматривалась — что за комната, почему я здесь, это не похоже на дикий остров, где настигла меня кара небесная за неизвестные мне грехи. Стена, еще одна стена тошнотного сине-зеленого цвета, изразцовая печь в углу, стол с покойником и два стула, окно, сундук и больше ничего.
— Позвоните кто-нибудь девять один один, — прошептала я. Кому только, было неясно. По щеке покатилась непрошеная слеза — вот это уже отчаяние. Где-то раздались голоса, и внезапно они меня так напугали, что я забарахталась, пытаясь встать.
Сначала — на колени, потом — перевернуться, мешало то, что было на мне надето и длинные рукава, мешал живот — откуда он, что за бред, мешали руки, ноги, собственное зрение, но странная жажда немедленных действий подталкивала. Будто это могло мне чем-то помочь, от чего-то спасти. Люди, распахнувшие дверь, так и застали меня — на коленях, с расставленными ногами, в слезах от боли и беспомощности. Такой уязвимой я не была никогда.
— Началось! Ай, началось! — противно взвизгнула за моей спиной женщина. — Повитуху кличьте! Ай, ай, беда, боярыня-матушка, тут-то тебе негоже!
— Боярина убили! — перекрыл ее вопли зычный бас, мне уже знакомый, того самого мужика, который вошел сюда первым, но сейчас голос был уверенный, как у глашатая, и почему-то это вышвырнуло меня из растерянности. Страх прошел.
— Ай, пошел, пошел! — завизжала все та же женщина и подбежала ко мне. Она вцепилась в мои плечи и попыталась меня поднять, я закусила губу, чтобы не рявкнуть — мне все еще больно, да, стоять будет намного проще, но как встать на ноги без посторонней помощи, надо перетерпеть. — Пошел, не видишь, матушка простоволоса, началось у нее, ай, началось!
По стенам плескались отблески огоньков свечей, и до меня дошло, что комнатка настолько мала, что все эти люди за дверью не решаются вломиться сюда. Даже женщина, которая пыхтела, стараясь поставить
