нет даже вербального наполнения и объяснения, но есть всем понятный эмоциональный смысл: национальное коллективное бессознательное было редуцировано до знака Z и приравнивания Победы 1945 года к неизбежной «победе»-2022 над тем же «нацизмом».
Военизированная традиционалистская идеология почвы, крови и милитаристского порыва — это архаика в современном мире. Это попытка возродить фундаменталистскую идентичность на основе реанимированных, упрощённых, зачастую выдуманных «скреп» взамен посттрадиционалистской идентичности современного универсалистского демократического и рыночного общества, для которого «героика» неспровоцированных боевых действий — архаическая дикость.
Фото: Игорь Селиванов / специально для «Новой газеты»
Российское общество после 24 февраля добровольно отказалось что-либо знать, отгородившись от мира буквой Z, как крестом.
Культ Победы в этой идеологии превращается в культ войны как таковой.
Этому режиму важно, чтобы постулаты его идеологии, искренне или имитационно, поддерживали все. Это и есть феномен подчинения обывателей политическим правилам игры в тоталитарном государстве — Gleichschaltung, явление, известное не только в Германии начиная с 1930-х годов, но происходящее именно оттуда и именно из того времени.
Рента, вотчина, ресурс
У путинской идеологии полностью отсутствует позитивное содержание. У неё нет положительной цели, образа желаемого будущего. Вся идентичность основана на чём-то негативном, потому и милитаризм оказывается её важной составляющей. Героизируются убийства и насилия, персонажи, не имеющие имён, обладатели кличек — например, Моторола.
Основными институтами, заслуживающими доверия, становятся структуры насилия — армия и ФСБ. Все это освящается официальной Русской православной церковью. ФСБ и РПЦ сливаются в «симфонии».
Имперская идеология напрямую вытекает из рентной (зависимость доходов госбюджета от нефти и газа) и вотчинной (у кого власть — у того и собственность) природы государства-колонизатора. И навязывается она в обстоятельствах тотальной зависимости от государства огромных слоёв населения. Всё для государства, ничего вне государства, всё под государством, то есть под контролем групп, это государство представляющих (именно групп, а не институтов — например, парламента). Для формирования такой модели есть исторические основания. Собственность в России всегда скорее выдавалась государством, чем создавалась снизу без его участия. На это кто только не обращал внимания — от Василия Розанова («В России вся собственность выросла из «выпросил» или «подарил» или кого-нибудь «обобрал») до Ричарда Пайпса («право суверенитета и право собственности сливаются до такой степени, что делаются неотличимы друг от друга»).
Историческая обусловленность политэкономической природы сложившегося в России режима хорошо показана Александром Эткиндом в его работе «Внутренняя колонизация. Имперский опыт России». Обладатели главного ресурса становятся одновременно и управляющей группой. Доход и ренту, которую они делят между собой, приносит транспортировка ресурса (пушнины когда-то, нефти и газа — сейчас), поэтому необходимо обеспечить её безопасность. Безопасность транспортировки приравнивается к безопасности группы-ресурсообладателя, а значит, и к безопасности государства. «Те, кто обеспечивает безопасность собственников, склонны захватывать контроль над их собственностью… — описывает Эткинд природу торговли пушниной XVI–XVII веков, —
…группа, торгующая ресурсом, и группа, которая защищает государство, сливаются до неразличимости».
Торжество тоталитарного нарциссизма
Сочетание страха и самодовольства рождает невиданную по силе агрессию и поразительные для современного мира массовую слепоту и глухоту.
Те, кто поддерживает «спецоперацию» и её идеологию, уже готовы не просто соблюдать запреты, а следовать вышестоящим указаниям, образцам поведения, предписанным властями. Воспитатели и учителя, выкладывающие из детских тел букву Z, — внятный пример такого тоталитарного поведения.
Фото: Игорь Селиванов / специально для «Новой газеты»
Согласно канону теории тоталитаризма, отличие авторитаризма от тоталитарного правления в том, что авторитарные правители лишь запрещают что-то делать, а тоталитаристы — обязывают. Даже в сегодняшней России такой абсолютной тотальности нет, поэтому назовём режим зрелого Путина гибридным тоталитаризмом, или неототалитаризмом.
Первоначальная демобилизация масс в первые два срока правления Путина (вы не вмешиваетесь в наши дела, а мы правим и пилим деньги, как хотим, и кормим вас крохами от нефтяного пирога) сменилась едва ли не обязательной — по крайней мере, для зависящих от государства слоёв населения — мобилизацией. (Социолог Лев Гудков называет это явление «возвратным тоталитаризмом».) В таких системах, отмечает социолог Александр Согомонов, «политическое общество поглощает гражданское, вплоть до его полного запрета», включая политическую индоктринацию детей и контроль за всеми молодёжными движениями.
Существованию России угрожает не Запад, а методично работавший в течение долгих лет механизм воспитания в россиянах групповой нарциссической идентичности, в том числе, по выражению философа Александра Рубцова, «массового самолюбования в зеркале великой истории» и «нарциссического гнева» по отношению ко всему остальному миру.
Это режим негативного консенсуса, где нет ничего позитивного, в том числе позитивной программы — трудно считать таковой военную «операцию» на территории соседней суверенной страны. Негативная идентичность — весь мир против нас, мы занимаем оборону методом атаки. Мы не такие, как все: там, на Западе, ЛГБТ и бездушная западная цивилизация, а здесь — высокая духовность и традиционные ценности.
Фото: Игорь Селиванов / специально для «Новой газеты»
В сущности, то, что произошло, — это пиковая точка развала советской империи.
Распад не закончился в декабре 1991 года, а только начался. Пройдя через несколько стадий, драма бывшей империи разыгралась в самом её сердце