выходных, не пожаловался, что я никогда не бываю свободна, и не поинтересовался, почему я ухожу.
Теперь я, конечно, знаю почему: он проводил те выходные со своей женой и детьми, где бы они ни жили. Вероятно, в каком-нибудь элитном доме за городом. Он никогда не спрашивал, потому что, вероятно, был просто благодарен за то, что ему не нужно было об этом беспокоиться, возможно, немного сбит с толку тем, что ему никогда не приходилось оправдываться, но дареному коню в зубы смотреть не собирался.
Я была идеальной гребаной второстепенной фигурой и даже не подозревала об этом. Я даже включала мозги для его работы, когда бы он, блядь, ни попросил.
Он, черт возьми, этого не заслуживал.
Горечь приятнее, чем грусть, честно говоря. Гнев лучше, чем зияющая дыра в моем сердце, оставленная тем фактом, что я действительно влюбилась в него, что я поверила ему, когда он сказал, что любит меня. Огромная часть меня, обожала то, что у нас было вместе, до того, как я узнала, что все это ложь.
Гнев, по крайней мере, немного согревает меня.
Поезд резко останавливается, и я устремляюсь вперед вместе с толпой, спотыкаясь о пропасть на платформе, где ветер яростно хлещет по остановке поезда. Я натягиваю шарф на нос и рот и мельком вижу мужчину, которого увидела, как только вошла в поезд, через несколько мест от того места, где держалась за поручни. На нем черная кепка, низко надвинутая на глаза, черный шерстяной плащ и толстый черный шерстяной шарф, обернутый вокруг шеи, но даже все это не помешало мне мельком увидеть пронзительную синеву его глаз, голубее всего, что я когда-либо видела. Почти опасный, в том смысле, что заставлял мое сердце немного биться чаще.
О чем ты думаешь, Лидия? Как будто тебе нужно прямо сейчас обращать внимание на другого мужчину.
Тихий голос в моей голове всегда звучит как моя бабушка, отчитывающая меня. Обычно это хорошо, хотя, где это было, когда я пропускала все красные флажки, которыми когда-либо размахивал Гриша? Не то чтобы их было мало. Я просто не хотела обращать внимания, потому что прошло так много времени с тех пор, как на меня обращал внимание красивый мужчина, и он все делал правильно. Слишком правильно. Я хотела, чтобы это было по-настоящему, поэтому проигнорировала свою интуицию.
Ту же интуицию, которая дико колотится прямо сейчас, подсказывая мне, что с этим человеком тоже что- то не так. Или, может быть, я просто подозрительна, потому что сейчас я зла на мужчин в целом.
Мужчина тоже выходит из поезда, оглядывается, и на мгновение мне кажется, что он ищет меня. Хотя это безумие, с чего бы ему искать меня? Я почти никого не знаю в Москве, кроме нескольких моих друзей из департамента, и даже тогда нам не удается проводить вместе достаточно времени.
Я, конечно, не знаю ни одного высокого мужчины с пронзительными голубыми глазами, одетого во все черное.
Я продвигаюсь вперед в толпе пассажиров, сейчас позже, чем когда-либо. Я никогда не услышу конца этой истории от моего профессора древней истории, который больше всего на свете презирает опоздания и при этом имеет наглость посещать одни из самых ранних занятий дня. Но я не могу избавиться от ощущения, что чьи-то глаза сверлят мне спину, и я сопротивляюсь желанию оглянуться через плечо на несколько футов, пока не решаюсь.
Когда я наконец это делаю, мой пульс подскакивает к горлу.
Мужчина в нескольких шагах позади меня, опустив голову, проталкивается сквозь толпу… ко мне. Не ко мне, говорю я себе, просто в том же направлении. Но потом я сворачиваю за угол, чтобы подняться по лестнице на улицу, вместо того чтобы ехать на эскалаторе вместе со всеми остальными, и когда я снова оглядываюсь через плечо, он все еще там.
Теперь ближе.
Черт. Я ускоряю темп, все быстрее и быстрее, но он все еще за мной. Я сворачиваю направо, мое сердце бешено колотится, и ищу другой выход, способ выбраться отсюда, который мог бы позволить мне потерять его, с каждым мгновением чувствуя себя все более безумной. Нет причин преследовать меня кому-либо. Но он прямо за мной, теперь ближе, и я слишком часто отклонялась от обычного пути выхода со станции, чтобы это могло быть совпадением.
Я хватаюсь за перила, чтобы спуститься по ступенькам, ведущим на следующий уровень, совершенно в неправильном направлении, но мне уже все равно. Я пропущу урок, если придется. Я никогда этого не делала, по крайней мере, за весь семестр, даже когда Гриша пытался заставить меня прогуливать и весь день оставаться с ним в постели, теплой и обнаженной. Но я просто хочу, чтобы этот мужчина держался от меня подальше, на самом деле, если бы все мужчины могли держаться подальше, это было бы просто чертовски замечательно.
Моя нога скользит по льду на лестнице, чьи-то мокрые следы замерзли с прошлой ночи, и я пытаюсь ухватиться за перила, но ноги уже уходят из-под меня. Я слышу свой собственный визг, когда падаю вниз по лестнице. К счастью, это всего лишь половина пролета, но лестница твердая, холодный металл при низкой температуре, скользкий от льда из-за неиспользования, и я сильно ударяюсь о площадку, моя голова ударяется о цемент, пока я лежу и стону.
Мир плывет перед глазами, и у меня есть всего мгновение, чтобы поднять взгляд и увидеть мужчину, спускающегося по лестнице, его пронзительные голубые глаза видны из-под кепки, и понять, что если у меня не галлюцинации, то он чертовски великолепен: сильная челюсть, длинный нос, заросшие щетиной щеки и, конечно же, эти гребаные глаза.
Но опять же, у меня могло быть и сотрясение мозга.
— Лидия Петрова? — До меня доносится его голос, низкий и с сильным акцентом, и я смотрю на него со своего места, пытаясь решить, есть ли у меня еще сломанное ребро или три, а также вышеупомянутое сотрясение мозга.
— Откуда ты знаешь мое имя? — Спрашиваю я, разжимая губы, которые кажутся толстыми и онемевшими.
У меня нет возможности услышать его ответ, прежде чем я вырублюсь от холода.
2
ЛЕВИН
Я не ожидал, что девушка, за которой я следил, будет неуклюжей, как пингвин, на самом деле, еще более неуклюжей, потому что большую часть времени пингвины могут ходить по льду. Ну, я смотрел одно видео на YouTube, но… Я качаю головой, глядя вниз на лежащие тело на лестничной площадке и вопреки
