Элизабет лежала на кровати с примочками из гамамелиса на глазах, консервируя свою красоту. Услышав звук подъехавшего «Ягуара», она встала и начала одеваться к ужину.
На Элизабет было бледно-зеленое платье с вышивкой на воротнике и манжетах.
— Как поживает моя красавица жена?
— Чудесно, дорогой. Как прошел день?
— Неплохо. В Лондоне настоящая парилка. Хочешь чего-нибудь выпить?
— Немного томатного сока, — сказала Элизабет.
Квентин налил ей сока, а себе — двойную порцию виски.
— Спасибо, дорогой. Жарко, правда?
— Но не так, как в Лондоне.
— Надеюсь.
— Ни в какое сравнение с Лондоном, — твердо произнес Квентин. Потом улыбнулся. Элизабет тоже. Оба умолкли.
— Катье нет? — нарушил молчание Квентин.
— Она взяла «мини» и поехала в Кингсмаркхэм, дорогой.
— Значит, мы предоставлены сами себе? И никто не приглашен на коктейль?
— Сегодня — нет. Как ты верно выразился, мы предоставлены сами себе.
Квентин вздохнул и улыбнулся.
— Приятно побыть вдвоем, — произнес он. — Для разнообразия.
Элизабет не ответила. На этот раз молчание было более глубоким и долгим. Квентин стоял у окна и смотрел в сад.
— Наверное, пора ужинать, — наконец сказала Элизабет.
В столовой Квентин открыл бутылку «Пуйи-Фюиссе»[4]. Элизабет достала только один бокал.
— Наконец становится прохладнее, — произнес Квентин за вичисуа[5]. — Скоро ночи должны стать длиннее.
— Должны.
— Да, несмотря на жару в это время года, в воздухе уже чувствуется легкая прохлада. — Элизабет молча поглощала холодного цыпленка. — Но в целом лето было хорошим, — уже ни на что не надеясь, прибавил Квентин.
— В целом да.
Закончив, они вернулись в гостиную.
— Который час? — спросил Квентин, остановившись у стеклянной двери на террасу.
— Всего восемь.
— Правда? Я думал, гораздо позднее. — Он вышел на террасу и окинул взглядом свои хризантемы. Элизабет равнодушно переворачивала страницы журнала «Куин». Квентин вернулся, сел и посмотрел на жену. — Как ты думаешь, не заглянут ли к нам Дэнис с Джорджиной?
— Сомневаюсь.
— Может, позвонить Дэнису, пригласить их на партию в бридж? Не возражаешь?
— Как хочешь, дорогой.
— Только если ты не против.
— Мне действительно все равно, дорогой.
— Ну, тогда я им позвоню, — с облегчением выдохнул Квентин.
Приехали Виллерсы, и до десяти компания играла в бридж.
— Уже поздно, Джорджина. — Виллерс посмотрел на часы. — Мне нужно перед сном пару часов поработать в школьной библиотеке.
— Опять? — удивилась Джорджина.
— Я уже тебе говорил, что хочу поработать со ссылками.
Жена бросила на него возмущенный взгляд.
— Дэнис так предан своей работе, — поспешил вмешаться Квентин, всегда выступавший в роли миротворца, и ласково улыбнулся Джорджине. — Кстати, о преданности, — он повернулся к шурину, — ты не подпишешь для меня книгу?
Дэнис Виллерс взял старую, сломанную шариковую ручку и начертал на форзаце: «Благословенна память ранних дней…»[6].
Квентин прочел, и щеки его зарумянились от удовольствия. Он положил ладонь на плечо Виллерса.
— Теперь подпишись.
И Дэнис добавил под цитатой: «Твой брат Дэнис Виллерс».
— Обычно ты выражаешься точнее. Следовало написать «шурин».
— К черту точность. Кому она нужна? — отмахнулся Виллерс.
Вернулись женщины. Джорджина застегивала свою большую сумку.
— Огромное спасибо за подарок, Элизабет, — сказала она. — Даже не знаю, как тебя благодарить.
— Ну что ты, моя дорогая. Мне он больше не нужен. — Элизабет нежно поцеловала ее.
— Заканчивайте миловаться, — недовольно буркнул Дэнис Виллерс, — и мы пойдем.
— Наверное, я сразу лягу, — сказал Квентин. — Мне не терпится начать новую книгу. Хочешь еще немного посидеть?
— Вечер такой чудесный, — сказала Элизабет. — Прогуляюсь по саду перед сном.
— Только накинь что-нибудь теплое. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, дорогой.
Элизабет взяла куртку, мягкую и легкую, из зеленой ангоры. При свете луны она была неотличима от кипарисов итальянского садика. Поздние розы, бледно-розовые, абрикосовые и лимонные, ночью казались белыми. Элизабет прошла по дерну между розариями, шестиугольным, полукруглым и ромбовидным, затем по мощенной плитками дорожке между живыми изгородями из тиса направилась к калитке в красной кирпичной стене. От костра, разведенного Уиллом, поднимался тонкий серый столбик дыма.
Элизабет отперла калитку и вышла на заросшую травой обочину, над которой нависали ветви буков из сада и которая отделяла стену от дороги на Помфрет. Блеснули и пронеслись мимо фары автомобиля; Элизабет попятилась, укрывшись в тени деревьев. Катье на «мини» возвращалась из Кингсмаркхэма. Дорога опять опустела; теперь ее освещала только луна. Элизабет закрыла за собой калитку, пересекла дорогу и пошла от нее по песчаной тропке в глубь Черитонского леса.
Убедившись, что ее не видно с дороги, Элизабет присела на бревно и стала ждать. Потом зажгла сигарету, третью из пяти, что она выкурит за этот день.
У каждого из супругов Найтингейл была своя спальня на втором этаже Майфлит Мэнор, с окнами, выходившими на фасад дома. Квентин разделся, быстро скользнул в постель, включил ночник и раскрыл «Влюбленного Вордсворта».
Как всегда при чтении книг Виллерса, он первым делом с гордостью и удовольствием прочел редакторский панегирик автору и его работам, внимательно изучил фотографию шурина на задней стороне суперобложки. Затем пролистал все иллюстрации: репродукции портретов Вордсворта, его сестры Дороти и виды на «извилистый Форт» из замка Стирлинг. И только потом приступил к чтению.
Квентин читал, как читают ученые, добросовестно просматривая каждую библиографическую ссылку и не пропуская ни одного примечания. Дойдя до встречи поэта с французской возлюбленной, он услышал звук шагов на лестнице. Элизабет вернулась с прогулки? Нет…
Шаги удалялись, поднимаясь все выше и выше, пока слабый звук не послышался прямо у него над головой. Значит, не Элизабет, а Катье, которая спала наверху.
