привычного взгляду и ожидаемого дощатого коридора и ряда дверей, взору открылась пренеобычная, если не сказать, поистине фантастическая картина. Ослепительно яркий тёплый свет, освещающий лаймовую траву, песочные горы, деревья, по текстуре напоминавшие подплавленную корицу. Щурясь с непривычки, позабыв, как выглядит мир иллюзий, Настя попятилась назад, но сзади не оказалось лестницы. Поморгав, она не заметила, как оказалась возле шоколадной скамейки (право, она именно так и выглядела!). Зажмурившись и заслоняясь от палящего солнца, Настя вдруг обнаружила, что теперь стоит яркая молочная ночь. А рядом на той самой шоколадной скамейке, обратившийся неизвестным образом в белый цвет, сидел немолодой, но и не старый мужичок, читающий сахарно-белёсую газету.
— Как-никак вы давно тут не были. Добро пожаловать. Снова. — звонко, не по годам просмеялся мужичок, по-доброму посмотрев Насте в глаза. — Ну, что ж, располагайтесь, милости просим. Чего желаете: ананас или грейпфрут? А может быть, вы предпочитаете чего-нибудь более экзотического? — он ехидно подмигнул ей, Настя невольно улыбнулась, — чего вы больше всего желаете? Давайте, посмотрим, — он легонько, если не любовно, дотронулся до её руки, посмотрел в глаза. Нет! В душу! В самые глубины, увидел в её озерце своё улыбающееся лицо и вернулся назад просветлённым!
Но вот его лицо начало грустнеть, тускнеть. Пока, наконец, черты не приняли грозовые оттенки, собеседник с силой вцепился в руку Насти, сжав так, будто бы от глубочайшей ненависти возжелал её оторвать. Его глаза завертелись в разные стороны, оголяя мутно-чёрные, нефтяные желтки. Монстр открыл рот, из которого полилась едкая, парообразная тёмная-тёмная кислота. Оттуда же вылезли паучьи клыки, он защёлкал ими прямо перед лицом Насти, начав оглушительно рычать: «лгу-у-унья!».
Настенька с силой вырвала руку. Яркая картиночка начала разрушаться: по расписанию вылезшее солнце вдруг погасло, обратившись во вторую луну, испускающую черноту; настоящая луна окрасилась в красный, из неё на гниющий луг полилась бурным потоком алая кровь; деревья из корицы иссохли и, вырвав корни из почвы, пошли к скамейке, отчего-то расплавившейся и растаявшей.
— Мир грёз полон лжи. Вы бежите в него, боясь уродливой реальности, вы бежите в него, боясь собственной уродливости. Сколько миров Вам нужно создать, чтобы осознать собственную никчёмность? Сколько грёз должно растаять, чтобы Вы увидели, наконец, зло вокруг? Сколько мимолётных фантазий должно разбиться вдребезги, чтобы Вы оглянулись назад и задумались?
Сгинь же мир иллюзий, ибо я стою выше тебя и выше всех тех, кто смотрит из окна, готовясь вот-вот упасть и навеки разбиться. Сгинь же, ибо я не верю в тёмный дом и рок! Сгинь же, ведь я отрицаю тебя! Сгинь же, ибо я выхожу за твои границы дозволенного!
Монстр и всё вокруг застыло. Задрожало. Забилось. Застучало. Заревело. Закрутилось. Завертелось.
Исчезло. Мир иллюзий растворился.
Миллиарды комнат, в каждой из которой живёт каждый из нас, имеют ненастоящее окно; стены призрачны, двери нет. Потому, даже если Вы давно живёте в паутине фантазий, это вовсе не означает, что ни пути назад, ни выхода за границы нет. Всё должно быть и под Вашим полным контролем, и должно пребывать в полной анархии и дезорганизованности. Никогда ещё горло хаоса грёз не было так близко к Вашему ножу, лезвием зажатому зубами, но не торопитесь убивать и сжигать. Иллюзии в нас, иллюзии в реальности, но их нет по ту сторону, а раз так, то там, во Тьме, Вы можете использовать существо, носящее стыдливое название «Фантазия».
Стало дышать легче. Настенька с презрением глядела на зажатое тельце паука (размеры, которого были не меньше рослой кошки). Скинула с чёрной ветровки остатки белой паутины.
Однако впереди стояла ещё одна преграда: стальная непроницаемо-тёмная дверь. Из-за неё послышался осторожный голос:
— Уж не знаю, что у вас там происходит, но, пожалуйста, откройте мне!
Настенька узнала этот голос. Его знаете и Вы, да только всегда притворяетесь, что не замечаете. То существо за дверью — Нечто. Но отнюдь этому бессмертному не стоит доверять — всё, что он говорит, — всегда отличное мнение от Вашего. Но почему же он просит свободы, если Нечто живёт в прострации абсолютной вседозволенности? Нет, ему не нужна Ваша маленькая комнатка, существу нужны Вы. Завладев Человеком или слившись с ним в симбиоз, Нечто, как самый амбициозный и властный паразит, начинает управлять разумом. Вы же, выступающие лишь как телесная оболочка, или добровольно отступаете в мир грёз, или забиваетесь в ужасе в угол, но никогда (подчеркну: никогда) не сможете выйти за пределы. Нечто желает завладеть Вашим местом, став полноценным тираном сознания, однако он — самое слабое и боязливое существо из всех возможных. Прикажите Ему, покажите кто главный, и он станет исполнять всё, что Вы пожелаете. Перехитрите Его хитрость, но никогда не идите с Ним на сделку, не открывайте Ему дверь.
— Хватит игр, открой дверь! — приказала Настенька, и стальная глыба скрипуче отодвинулась в сторону.
— Однажды тебе придётся ко мне обратиться и принять мою сделку. Когда-нибудь ты захочешь углубиться во Тьму, и только я буду для тебя лучшим проводником. — тихо прошелестело Нечто, исчезнув.
Настенька поднялась по круговой лестнице на последний, третий этаж. Там, как и ожидалось, стояло большое столпотворение. Люди, многие из которых были обеспокоенными родителями, образовали круг и о чём-то увлечённо шептали, рассматривая и тыкая пальцем на кого-то в центре. Там сидел мальчик, было которому не больше семи или восьми лет. Он до того имел бледную кожу, что, казалось, будто бы люди обсуждали труп, нежели живого человека. Тем не менее мальчик, до этого сидевший спокойно и уставившийся во Тьму, вдруг встрепенулся и посмотрел прямо в глаза Настеньке.
— Я знаю ответ, — прошептал он, — скажи мне, что делать дальше? Я не знаю, как мне жить, меня никто не понимает, все указывают, как жить и что делать, просят, требуют и умоляют вернуться в прошлое, но я не могу — там заперто Нечто — оно слишком страшно, я слышу, как оно стонет и пробует когти на остатках моей человечности. Я увядаю и знаю, что скоро умру, что же мне делать, о Богиня справедливости, о Вышедшая за Пределы?
Толпа людей никак не отреагировала, лишь послышался протяжный крик одной женщины:
— Мы обязаны убить отравителя наших детей!
— Ты уже молил впустить тебя обратно? — беспристрастно спросила Настенька у мальчишки, отчего-то радостно улыбающегося.
Собеседник не ответил. Он задрожал, протяжно во всё горло закричал, но никто кроме самопровозглашённого Бога «справедливости» этого не услышал. Вновь послышался голос женщины:
— Давайте думать, как мы его умертвим, чтобы ему было как можно больнее! Давайте его сожжём! — ответом
