Колесник вместе с группой других летчиков были направлены за новыми самолетами в один волжский город. Прибыв на место, летчики решили побродить по городу. День был ясный. Под солнечными лучами последние остатки снега превращались в журчащие ручейки. Блики солнца играли на их поверхности. Веселыми казались и словно умытые крыши зданий, и звон трамвая, и лица идущих навстречу людей.
Шумной компанией летчики подошли к трамвайной остановке. Внимание всех ожидавших переключилось на них. Даже какой-то угрюмый старичок в потертом бобриковом пальто, до этого упорно читавший газету, взглянул поверх очков и с отеческой теплотой произнес:
— Ишь! Совсем молодые, а уже летчики!..
Подошедший трамвай был переполнен. Города Николай не знал. Случайно он оказался рядом с Колесником, вслед за ним сошел на незнакомой остановке да так и не отстал, когда Александр быстро пошел по шумной улице. Младший лейтенант и не подозревал, что у Колесника здесь живет семья.
— Ну, я пришел, это мой дом, — заметно волнуясь, заявил штурман удивленному Баркову, когда они подошли к подъезду большого серого здания. — Хочешь, зайдем?
Николай замялся и покраснел.
— Пойдем, пойдем, если уж пришли, — бросил Колесник и пропустил его вперед.
В квартире младший лейтенант почувствовал себя лишним. Мать Колесника хлопотливо бегала из кухни в комнату, то и дело поглядывая на сына заплаканными, но счастливыми глазами. Возле большого, покрытого льняной скатертью стола сидел седоусый отец Александра. В его жестких узловатых пальцах дымилась большая самокрутка. Отец пытался разговориться с Николаем, но это ему плохо удавалось: мешал частый надсадный кашель. За несколько дней до приезда сына он жестоко простудился и вынужден был теперь отсиживаться дома. Если бы не Нина — сестра Колесника, Николай совсем бы не знал, куда себя деть. Худенькая, с большими светлыми глазами и пышными, коротко остриженными волосами, Нина сразу понравилась Баркову.
Нина успевала разговаривать сразу со всеми. Брату она немедленно сообщила подробности о какой-то Наташе, Николаю рассказала, что она уже не школьница, а студентка первого курса медицинского института и что любимого профессора они зовут «наш дедуся».
— Такой седой-седой! А волосы пышные! И борода тоже седая…
Николай смотрел на оживленное лицо девушки, пытался представить себе старенького профессора и не мог. Вместо седых он видел светлые волосы Нины, длинные ресницы и веселые огоньки, горевшие в глубине ее больших глаз.
Надолго запомнился Баркову этот вечер. Надолго еще и потому, что закончился он совсем печально.
Сидя за столом, Николай услышал, как в соседней комнате Нина что-то спросила у брата. Колесник безнадежно махнул рукой, бросил в ответ:
— Мямля!..
Николай почувствовал, как кровь бросилась к лицу. Он невпопад отвечал Нине, потом быстро оделся и попрощался, пробормотав что-то невразумительное.
«Мямля — это я. Кто же больше?» — решил Николай. Одно слово стало причиной длительной размолвки между Колесником и Барковым. Барков, как говорится, «ушел в себя». Он стал молчаливым, сторонился товарищей и особенно Колесника, болезненно воспринимал любую шутку по своему адресу…
В напряженной боевой работе проходили дни. Настала зима. Одно боевое задание сменялось другим, все дальше и дальше откатывались очередные цели. Фронт перешагнул Вислу, стремительным броском советские войска вторглись с юга в Пруссию. Чувствовалось близкое дыхание окончательной победы.
Дни проходили, но обида на Колесника не забывалась. И тем большим было удивление Николая, когда от Нины неожиданно пришло небольшое письмецо. Девушка осведомлялась о его успехах, коротко писала о себе, а в конце письма спрашивала, почему он тогда так внезапно ушел от них. Неужели обиделся на что-либо?
Прочитав письмо, Барков подумал, что здесь не обошлось без вмешательства Колесника. Он рассчитывал сегодня же поговорить с ним откровенно, как вдруг товарищ принес ему это известие: Колесник назначен в его экипаж. Это смутило Николая. «Поговорю потом», — решил он.
Вечером на аэродром, располагавшийся у окраины деревни, они шли молча. Лишь перед выруливанием на старт произнесли несколько необходимых фраз. А затем — зеленый сигнал на командном пункте, полный газ, и машина, оставляя за собой густой шлейф снежной пыли, ушла в темноту. Словно на прощание, мелькнула только большая красная цифра «7», нарисованная на хвостовом оперении.
С боевого задания «семерка» в назначенное время не вернулась…
* * *
Когда цель показалась впереди, Николай Барков увидел, как в лучах прожекторов и в вихре рвущихся снарядов неуверенно маневрирует какой-то самолет. «Кто-то из новичков попал в беду, — подумал Барков. — Нужно помочь!»
— Штурман, бомбим по прожекторам, — передал он Колеснику и увеличил газ.
Удар по прожекторам помог попавшему в беду летчику выйти из лучей, но весь огонь с земли теперь переместился на «семерку» Николая. Вокруг разлилось ослепительное сияние иссиня-белых лучей вражеских прожекторов, стремительно проносятся сотни красных, синих, оранжевых шариков — снарядов, и каждый из них несет в себе смерть. Враг не виден, но он с земли пристально следит за самолетом. От экипажа требуется исключительное самообладание, выдержка, чтобы выйти из этой схватки победителем.
Барков придал машине максимальную скорость. В последнюю секунду, когда «семерка» отходила уже от цели, самолет сильно тряхнуло. Первым попаданием был поврежден фюзеляж и ранен штурман, второй снаряд попал в правую плоскость. Летчик перевел машину в правое, затем в левое скольжение, стараясь вырваться из лучей прожекторов. И только Николай выровнял самолет и увеличил газ, как произошло новое несчастье: захлебнулся, заглох мотор. Оставался единственный выход — посадка.
Летчик немедленно перекрыл бензокран, перевел самолет в планирование и решил тянуть подальше от железнодорожной станции на юго-запад, в сторону находившегося здесь лесного массива.
Стрелка высотомера угрожающе двигалась влево, показывая все меньшую и меньшую высоту. Пятьсот метров!.. Четыреста пятьдесят!.. «Только бы сесть удачно», — билась в сознании Баркова мысль. А внизу лес и лес. Но вот впереди показалась белесоватая нитка шоссе и рядом с ним неправильной формы овал. Поляна!..
Самолет неудержимо снижался. Крайние на поляне деревья он перевалил с трудом. Несколько секунд, и лыжи коснулись земли. Покачиваясь, машина побежала вперед, потом, потеряв скорость, начала медленно сползать влево и… остановилась.
Итак, посадку совершили благополучно. Николай облегченно вздохнул и тут же вспомнил: ведь они на вражеской территории! Дорога была где-то рядом, но со стороны ее не доносилось никакого шума. «Так. Еще не все пропало, — подумал Николай. — Только как штурман?»
— Что с мотором, Николай? — тихо отозвался из своей кабины Колесник.
— С мотором — посмотрю, а что с тобой?
— Правый бок весь горит. Ногой шевелить не могу. Что ты теперь со мной будешь делать? Я даже из кабины не могу выбраться.
— Ничего, бодрись, дружище! Все будет в порядке! — веселым голосом произнес Николай. А сам думал, что до «порядка» еще далеко.