видно.
Папа в соседнем кресле тоже не шевелился. Паша взял его правую руку, сложил пальцы в кулак, попробовал найти пульс.
И вскинул полный ужаса взгляд на лицо отца. Мёртв.
Но ни крика, ни плача, ничего такого. Да, боль, отчаяние. Но продолжала визжать коварная атмосфера, и лайнер всё неотвратимей накренялся вперёд и вправо, рискуя окончательно сбиться с трассы. Нельзя терять времени.
Паша попробовал растормошить дядю Толю, но толстяк в себя не приходил. Придётся всё делать самому.
Ребёнок обернулся, задержал дыхание, обхватил тело отца поперёк живота, стараясь не смотреть на лицо, и с трудом освободил кресло первого пилота. Вытаскивать дядю Толю не было ни желания, ни возможностей – тот весил на Земле за сотню килограммов.
Уложив отца, мальчик сел в кресло и посмотрел на приборную панель – как папа учил. Оживил вспомогательные двигатели. С силой потянул на себя штурвал, выравнивая полёт.
Ожила связь с поверхностью.
– «Енисей», вашу мать, почему молчите?! Что у вас там происходит?! «Енисей», это Ломоносов! Вы принимаете наш пеленг? Вы летите слишком быстро, сбрасывайте скорость!
Одна из двух стюардесс, бывших на борту, в это время сидела в своей каютке, читая сентиментальный роман. Её коллега дрыхла в анабиозе.
Почуяв неладное, стюардесса бросилась в командную рубку и в ужасе застыла на пороге, наблюдая следующую картину: один пилот лежал в кресле без сознания, тело второго проступало в неясном свете под приборной панелью, а на месте первого пилота, намертво вцепившись в непослушный штурвал, сидел двенадцатилетний пацан, силясь выправить летящий навстречу гибели лайнер.
Как папа учил…
Лайнер он тогда посадил.
Пассажиры всё узнали только из новостей. Они так и проспали все приключения в анабиозе. Журналисты пытались поднять шумиху, надеялись дорваться до ребёнка-героя, посадившего космический лайнер в кошмарную грозу, но тот избегал общения, и до самых похорон отца не показывался на глаза.
А потом… Потом всё как-то улеглось, забылось. Годы прошли. Но Павел, мечтавший в детстве пойти по стопам отца, поклялся никогда не садиться за штурвал. Для него этот путь навсегда был закрыт. Забыть о полётах.
Позднее, конечно, впечатления стёрлись, размылись, и теперь он вполне спокойно сидел в кабине пилота, перед ним мерцали узнаваемые огоньки приборной панели. И не страшно совсем. Только пусто как-то в груди.
– «Соболь», это Ломоносов, – оживился передатчик, отгоняя тяжёлые думы. – Почему сменили вектор и скорость торможения?
– А что, нельзя? – нагло ухмыльнулся Александр.
– Семёнов, ты, что ли? Совсем охренел?
– Не выражайся в эфире, Петрович. Ну, просто подправил слегка траекторию. Подумаешь, сядем на семь минут раньше. Ничего страшного.
– Ага, – со скепсисом заметил оператор. – Вас там таких в космосе тысячи болтаются. И всех посадить надо. И всем побыстрее надо. У нас космодром не резиновый.
– Да не бухти ты. Что, мест совсем нет? Или как всегда половина полос свободна? Ну? Чего молчишь?
– Да что тут скажешь, – вздохнули на Марсе. – Одни там развлекаются, а мне потом нагоняй от начальства. Ох, заменят вас всех когда-нибудь автоматами! На фиг вы там вообще нужны? Давно пора автоматику внедрять.
– Никак нельзя, – не согласился Александр. – Без пилотов не получится. Машина – дура. Случись что, кто принимать решения будет? – Он глянул в поисках поддержки на Павла. – Верно говорю?
– Не знаю, – тихо ответил марсобойщик. – Может, оно и лучше было бы без пилотов?
Он поднялся и под недоумённым взглядом Александра покинул рубку. Настроение было прескверное.
***
Ломоносов – небольшой научный городок с одним из самых удобных космодромов в Северном полушарии Марса. Отсюда расползались линии дорог к городам и посёлкам. Отсюда уходили экспедиции к Полюсу. И отсюда же улетали на Землю стремительные корабли.
Зимний марсианский вечер, горят огни прожекторов. Сияет огромное здание космопорта, с которым соединялись стыковыми коридорами пассажирские лайнеры. Грузовым кораблям отведено место на задворках бескрайнего идеально плоского поля рядом с ангарами и складскими помещениями. За полукруглыми крышами уже видны плавные очертания эстакад, озаряемые редкими огнями машин.
Павел стоял под днищем корабля и временами поглядывал на выбиравшихся пассажиров. Их было немного, и все двигались сонно, вяло, немного неуклюже. Последствия не только анабиоза, но и низкой гравитации. Они озирались, не вполне понимая, где и в каком времени находятся. Конечно, две недели сна – немалая нагрузка для мозга. А если бы летели год назад, когда Марс находился по другую сторону Солнца, полёт бы занял три месяца. Те ещё ощущения после пробуждения!
Впрочем, все космические трудности позади. Долетели нормально, аварий избежали, груз довезли в целости. Аварии, кстати, случаются не так уж часто – всего один-два раза в год. Реже, чем на Земле.
А здесь…
Здесь спокойная и несуровая зима. Она заметно мягче, чем в Южном полушарии. Хотя и лето здесь не такое тёплое, как там. На юге как раз пекло, но поселениями он обделён. Когда-то, лет двести назад, колонизация начиналась именно в южных областях, но из-за низкого давления и больших перепадов температур решено было селиться на севере. Да и интересней здесь оказалось для учёных. Ну, а где учёные, там техники, механики, повара и прочая обслуга. А у них всех семьи. И так далее – родня, дети, знакомые. Тянутся и тянутся ниточки. Двадцать миллионов
