и не понравится…
– Угу, – промычал пилот в трубочку. – Разогнались до двухсот тысяч в час, а тебе быстрый сброс подавай. Расплющит тебя как лягушку.
– Да знаю я, Саш.
– А чего тогда?..
– Не выспался, – вздохнул Павел. Александр Семёнов, пилот первой космической категории, оторвался от кофе и со скучающим видом пощёлкал по приборной панели. Марсобойщик ощутил, что его тело потяжелело килограммов на пятнадцать, и в сомнении глянул на компаньона. Меняет схему торможения? Тоже надоела эта кутерьма с невесомостью?
– Иди, поспи пока, – пробурчал Александр, искоса посмотрев на назойливого пассажира. – Скоро танцевать начнём вокруг планеты, отдыхать уже некогда будет.
– Не хочу.
– Блин, вот угораздило же! И чего тебе в анабиозе не лежалось?
– Да не действует на меня эта психотропная хрень, – в сердцах сказал Павел. – Я бы и с радостью проспал весь путь! Против я, что ли? Но не получается. Не могу.
Пилот хоть и делал вид, что сердится, но Павел понимал – ему тоже скучно, и он не против знакомства с простоватым и тихим марсобойщиком. Всё равно второй пилот в анабиозе, так ведь и поболтать не с кем. Конечно, после стольких перелётов между планетами привыкаешь к работе в одиночестве, и поначалу шатающийся по кораблю человек вызывал раздражение. А теперь вот сидит в соседнем кресле, ненавязчиво бухтит чего-то про недостатки своего мозга, а вроде и выгонять его не хочется, пусть сидит, бухтит. И кабина кажется даже уютной, чтоб её уже закоротило…
– У тебя, кстати, датчик первого двигателя барахлит, – вдруг заметил Павел, указав пальцем на приборную панель.
– Да знаю я, третий день уже мигает. До планеты как-нибудь долетим и без датчика, ничего с нами не сделается. Там поменяем… – Александра вдруг осенило. – А ты как определил? Понимаешь что-то? Учился? Сам летал, может?
– Не учился, – покачал головой марсобойщик. – А полетать один раз довелось, больше не хочу.
– А что так?
– Не хочу, – с нажимом повторил Павел и надолго замолчал. Пилот почувствовал его внезапное напряжение и не стал допытываться. Ну, не хочет человек, чего его тормошить?
А Павел вспоминал.
Первый и последний свой самостоятельный полёт. Случилось это семнадцать лет назад, когда российский космический лайнер класса «Енисей» вот точно так же выходил на орбиту Марса. За штурвалами тогда сидели второй пилот Анатолий Юрьевич Мягков и Пашин отец, пилот первой категории Антон Викторович Манякин. Пашка крутился тогда в третьем штурманском кресле, стараясь не особо отвлекать отца. Тот о чём-то тихо переговаривался с дядей Толей и настраивал пеленги с наземных маяков.
Марс приближался. Сперва размером с футбольный мяч, он рос, ширился, раздувался, раскрывая объятья. Нос корабля постепенно уходил вверх, лайнер входил в атмосферу. Впереди громоздились облака.
– Поверхности не видно, – неодобрительно цыкнул Анатолий Юрьевич, хмуро глядя на приближающуюся гущу туч. Так смотрят на препятствие, которое надо во что бы то ни стало преодолеть. Оценивающе смотрят.
Паша перевёл взгляд на папу.
– Пойдём по сигналу, – сказал тот.
– Дохлый твой сигнал! – негромко, но злобно пробасил дядя Толя. – За бортом ветер метров тридцать, ты на приборы-то смотрел?
– Смотрел. – Отец само спокойствие.
– Метеоцентр передал данные по грозе. Опасно это, Тоха. Опасно, говорю!
– Я его посажу…
– Носом в землю! К чёрту всё, давай на Сырте сядем? До Ломоносова поезда ходят. Ну, поворчат пассажиры, зато корабль целый останется. Ну?
– Я его посажу.
– Тьфу, упёртый! – Дядя Толя немного попыхтел, поворчал, но всё же сдался. – Тогда командуй, командир.
Паша заметил, как папа усмехнулся. Почти незаметно, одним уголком рта.
– Форсируй, идём вниз, – спокойным голосом отдал он приказ.
И нахлынула тёмная пелена, обтекая фюзеляж корабля. Из приглушённого динамика послышались злобные, угрожающие шумы бушующей атмосферы. Ветры выли низкими голосами, обрывающимися перед раскатами. В полумраке, транслируемом мониторами, просыпались неясные вспышки молний, и тогда динамик начинал хрипеть, заходясь громыхающим кашлем.
– Выруби ты эту какофонию, – не выдержал дядя Толя, смахивая пот со лба. – Мешает. – Он пробежался взглядом по приборам. – У нас обшивка обледенела.
– Я вижу.
– Закрылки заедают…
– Вижу. Сейчас клапаны открою, прогреем. – Лайнер слегка качнуло, пол под ногами словно бы потянуло вниз, отчего в животе всё неприятно сжалось. И тут же всё пришло в норму. Пилот обернулся к сыну и заметил, как побледнело лицо ребёнка. – Ты как? Нормально? Не тошнит?
Паша отрыл было рот, но ответить уже не успел. На мониторах вспыхнуло, да так, что все предыдущие молнии показались лишь вялыми всполохами. Лайнер дёрнулся. Взорвался проклятьями разрываемого воздуха внешний динамик. Заискрилась приборная панель, откуда-то пошёл дым. Лайнер снова дёрнулся, безжизненно соскальзывая с траектории. Медленно и тягуче гасли мониторы, погружая кабину во тьму.
Пашка закашлялся, наглотавшись дыма, и отстегнул себя от кресла. Под ногами начал нарастать звук просыпающихся приборов, загудел запасной генератор вместо сгоревшего основного. Неожиданно вспыхнула над головой лампочка резко-оранжевого аварийного света.
Мальчик, нетвёрдо шагая, подошёл к креслам пилотов. Глянул на дядю Толю – тот лежал без сознания. Щёки второго пилота окрасились багровым от электрического удара, но он дышал, это было
