Накрыла коричневой тканью из своего сундука с приданым. Лишь глубокое уважение к труду матушки заставило меня не взять расшитую незабудками белую ткань.
Похороны были быстрыми. Матушку донесли до кладбища, отец Госс прочитал над ней молитвы, и, стоило ему закончить, гробовщик начал бросать землю в могилу. За считанные мгновенья матушка была скрыта от меня землей навсегда. Установили крест. Я провела рукой по вырезанным в дереве датам. Матушка не дожила даже до сорока. А такие мерзкие люди, как трактирщик Тук жили больше полувека. Несправедливо!
— Тяжко тебе одной будет, Мария, — отец Госс закончил молиться о Бланш и теперь смотрел на меня. Я молчала. Говорить не хотелось. Но отец Госс все равно продолжил:
— Не печалься так. Я слышал про сватовство Тома. Мы еще с твоей матушкой это обсуждали. Он хороший парень, крепкий. И с домом тебе поможет и с работой. Может, даже скотиной разживетесь.
— Он ведь даже читать не умеет, — едва слышно выговорила я. — Как мы будем вместе жить? О чем разговаривать?
— О ребенке вашем. О том, что на зиму заготовить и что в этом году лучше сеять. У мужа с женой общие темы всегда найдутся. А мужняя защита для такой красавицы, как ты, много стоит. Времена нынче лихие, плохие разговоры среди людей ходят.
Мужняя защита не спасла сноху трактирщика Тука от побоев. Для нее лихие времена настали давно.
— Не по сердцу он мне, святой отец.
— Ох, Мария. Мелочь такая! Стерпится да слюбится.
— Неужели же остается только терпеть? Лучше одной.
Интересно, подкупил ли Тук и отца Госса? Деньги у Тука всегда водились, а отец Госс за всеми беспризорниками присматривал — и кормил, и одевал, и грамоте мало-мальски обучал. Ему лишняя монета всегда нужны была — детей одними святыми словами не прокормить. Думать о добром священнике так было дурно, и я сама себя устыдилась.
— Простите. Я только о матушке сейчас думать могу. Лучше пойду работать. — И избавлюсь так от дурных мыслей.
— Иди с богом, дорогая. И знай — ты всегда можешь придти ко мне за советом и помощью.
Но только если у меня в карманах достаточно монет — мелькнула злая мысль и я скоро попрощалась с отцом Госсом. Он не был виноват в моих бедах, как бы мне не хотелось его в них обвинить.
— Никто в этом мире не может справиться в одиночку, Мария, — сказал мне вслед отец Госс, и я ускорила шаг, сбегая от его таких добрых и таких бесполезных слов.
Работа в этот день шла споро. Я с таким усилием копала промерзлую землю, что смогла закончить участок, на который староста еще пару дней давал. Руки и спину под вечер я почти не чувствовала, зато и в голове было блаженно пусто. Всерьез задумалась, не отправиться ли в ближайший подлесок за кореньями для лекарств, домой-то совершенно не хотелось. Обещание помогать отцу Госсу пришлось кстати — занятая работой, к которой он привлек не только меня, но и беспризорников, я не успевала погрузиться в печаль и сожаления. Каждый день напоминал другой, и я работала все больше, все усерднее, лишь бы приходя домой сразу засыпать без сил, а не думать о том, каким пустым и холодным был дом без матушки.
В один из дней этот порядок, в котором я находила утешение, был нарушен. На выходе из церкви меня окликнул трехпалый Обе. Он был одним из помощников старосты деревни — Томаса.
— Старик хочет тебя видеть.
Я осмотрела себя — подол юбки и рукава были в грязи и земле. Чтобы привести себя в порядок, нужно было полностью сменить одежду.
— Сейчас? — разговаривать с людьми не хотелось. Хотелось в лес, к деревьям и тишине.
— Ага.
Что ж. Я и сама хотела поговорить со стариком Томасом. Он был старостой нашей деревни задолго до моего рождения. Все следовали его советам и приказам, да и управлял он по справедливости — вот и про меня с матушкой не забывал, хоть вклад в общий труд мы не большой делали. Все равно, то лекарством, то едой сверх нормы помогал.
Несмотря на позднее время у старосты было светло. Свечи, роскошь, не доступная нам с матушкой, ярко освещали обеденную комнату его дома. Старик Томас был не один — в комнате сидел трактирщик Тук, и я сразу пожалела, что согласилась придти. Неужели даже на несколько дней они меня в покое с этой женитьбой оставить не могут!
— Вина? — предложил старик. Старый и иссохший, точно пролежавший несколько лет в погребе изюм, он был чуть меньше меня ростом и выглядел совсем жалостливо, если бы не глаза. Острые и внимательные, несмотря на почтенный возраст. До сих пор ни одно событие, что происходило в нашей деревне, не избегало его внимательного взгляда.
Я согласилась и залпом выпила. Не разбавленное, как у отца Госса. По телу сразу разлилось приятное тепло. Такого вкусного вина я не пробовала с праздника по случаю совершеннолетия наследника престола шесть лет назад.
— Бланш была доброй женщиной, — начал староста. — Болезная, слабая, и все равно могла радоваться простым вещам. Удивительная сила духа.
Мне хотелось сказать очень многое, но злые мысли, отступившие под натиском работы, вновь одолевали меня. Пришлось молчать. Тук налил себе еще вина, и выпил. Меня он будто не замечал.
— У тебя выдался тяжелый день, так что перейду сразу к сути. Зная о твоем бедственном положении, наш добрый господин, барон де Плюсси, решился помочь тебе. Он хочет, чтобы ты вышла замуж за Тома этой весной. После отправишься работать швей в замок. Тебе будут платить больше, чем ты зарабатываешь травничеством да работой на поле. Ведь наш господин всегда готов помочь нуждающимся.
Только вот ни разу не помог до этого, сколько бы я ни умоляла. Лекарства матушке нужны были постоянно, но работы в замке все не находилось. А теперь, когда матушке не стало, она вдруг нашлась.
— Не понимаю. Если в замке нужна швея, то причем тут мой с Томом брак? — от волнения я задала самый нелепый вопрос. Сердце колотилось, словно безумное, в предчувствии беды. Неужто заставят вот сейчас деньги, что я у Вив в долг взяла, отдать?
Старик с жалостью посмотрел на меня, тяжело выдохнул, а затем разом опустошил свою чашу вина, и тут же налил еще.
— Мария, видишь ли… — осторожно начал он, но Тук его перебил.
— Да оприходовать он тебя хочет. Приглянулась ты ему: молодуха, с румяным личиком, невинными глазками, тело — чистый грех, — взгляд Тука,
