Например, будет ли сочетание чтения в цифровых форматах и ежедневного погружения в различные цифровые переживания – от социальных медиа до виртуальных игр – препятствовать формированию более медленных когнитивных процессов, таких как критическое мышление, личная рефлексия, воображение и эмпатия, которые являются частью осмысленного чтения? Будет ли сочетание постоянно стимулирующего отвлечения внимания детей и непосредственного доступа к многочисленным источникам информации давать юным читателям меньше стимулов, либо строить собственные хранилища знаний, либо критически мыслить самостоятельно? Другими словами, если ни у кого не возникнет намерения, не окажется ли растущая зависимость нашей молодежи от цифровых источников знаний величайшей угрозой для построения молодым мозгом собственного фундамента знания, а также для желания ребенка думать и воображать. Или же эти новые технологии обеспечат лучший, самый совершенный переход к все более изощренным формам познания и воображения, которые позволят нашим детям перейти в новые миры знаний, которые мы даже не можем себе представить сейчас. Будут ли они развивать целый ряд очень разных контуров мозга? Если да, то каковы будут последствия этих различных схем для нашего общества? Принесет ли всем пользу само разнообразие таких схем? Сможет ли отдельный читатель сознательно усваивать различные схемы, подобно говорящим на двух языках, которые читают разные сценарии? Систематическое изучение когнитивного, лингвистического, физиологического и эмоционального воздействия различных носителей на приобретение новых знаний и поддержание читающего мозга является наилучшей подготовкой к обеспечению сохранения наших самых критических способностей как в молодости, так и в нас самих в настоящее время. Нам необходимо понять чрезвычайно важный творческий подход к современному мозгу, поскольку мы добавляем новые когнитивные и перцептивные аспекты восприятия к его схемам. Никакого бинарного подхода ни к формированию, ни к сохранению умного читающего мозга будет недостаточно для удовлетворения потребностей следующего поколения или наших собственных. Проблемы, связанные с этим, нельзя сводить просто к различиям между печатными и технологическими носителями. Как писали футуристы Хуан Энрикес и Стив Гулланс в книге «Развиваемся сами»: «Как неестественный отбор и неслучайные мутации меняют жизнь на земле, у нас есть выбор, который мы должны сделать в нашей эволюции, которая будет больше похожа на человеческую, нежели на природную». Этот выбор будет ясен только в том случае, если мы перестанем понимать, что именно, связано с любым важным изменением.
С вами, как с моими партнерами по диалогу, я стремлюсь создать в этих письмах момент вне времени, чтобы уделить внимание вопросам и выбору, которые стоят перед нами, до того, как изменения в мозге читателя укоренятся настолько, что обратного пути уже не будет. Возможно, в противовес интуиции, я выбрала довольно странный, даже анахронический жанр из прошлого, книгу писем, для решения вопросов о будущем, которое меняется мгновение за мгновением. Я делаю это по причинам, вытекающим из моего опыта и как читателя, и как автора. Письма приглашают к своеобразной паузе рассудка, в которой мы сможем думать друг с другом и, если повезет, пережить особый вид встречи, то, что Марсель Пруст называл «плодородным чудом общения», которое происходит, даже не вставая со стула. Если говорить более конкретно об этом жанре, то в молодости на меня большое влияние оказали письма Райнер Марии Рильке «К молодому поэту». Однако по мере того, как я становилась старше, меня больше всего трогал не его лирический язык в тех письмах, а пример его непревзойденной доброты к начинающему поэту, которого он никогда не встречал: Франц Ксавер Каппус, человек, о котором он заботился только в письмах. Я не сомневаюсь, что оба они изменились в результате такого обмена. Какое определение лучше для читателя? Какая модель лучше для автора? Надеюсь, то же самое и для нас. Шесть записок Итало Кальвино на следующее тысячелетие затронули меня аналогичным образом, хотя его записки выходят за рамки любого общепринятого понятия «буква» и были, к нашему сожалению, незаконченными. И письма, и записки – это жанры, которые привносят акценты Кальвино на «легкость» в вопросы, чей большой вес в противном случае мог бы сделать их обсуждение слишком тяжелым для многих, чтобы противостоять им. Письма позволяют мыслям, которые, даже если они столь же актуальны, как и некоторые из описываемых, содержат те невыразимые аспекты легкости бытия и связи, которые создают основу для настоящего диалога между автором и читателем, и все это сопровождается импульсом к новым мыслям в вас, которые будут идти в разных направлениях от моих собственных. Любопытно, что я уже некоторое время участвую в таком диалоге. После того как я написала «Пруст и Кальмар», я получила сотни писем от читателей всех слоев общества: известных литературных деятелей, обеспокоенных своими читателями; нейрохирургов, обеспокоенных своими студентами-медиками в бостонских больницах; старшеклассников, вынужденных читать отрывок из моей книги на экзамене в штате Массачусетс! Мне было очень приятно, что студенты были удивлены, столкнувшись с моим беспокойством за их поколение. Эти письма показали мне, что то, что начиналось как книга об истории и науке чтения, стало поучительным рассказом о вопросах, которые теперь стали реальностью. Размышления над основными темами, с которыми боролись мои авторы писем, подготовили меня к выбору тем каждого письма в этой книге, а также к выбору этого жанра. В этой книге я надеюсь пойти гораздо дальше, чем за всю мою прошлую работу. При этом в каждом письме будет содержаться информация обо всем, что я делала раньше, в частности об исследованиях из моих последних статей и книг, все это можно найти в обширных примечаниях в конце книги, которые расширяют некоторые из проблем, обозначенные здесь.
Второе письмо основано на самой большой части этого исследования, но оно также и самое, я бы сказала, бесцеремонное из моих писем к вам, с его причудливым обзором современных знаний о читающем мозге. Я надеюсь пролить свет на то, почему гибкость схемы чтения мозга лежит в основе растущей сложности нашей мысли и почему и как эта схема меняется.
В Третьем письме я веду вас к важнейшим процессам, которые составляют осмысленное чтение от выразительных и логических способностей читателя к критическому анализу и самому пониманию. Эти первые три письма представляют собой общую базу, из которой можно понять, как характеристики различных носителей, в частности печать и экранное чтение, начали отражаться не только в гибких сетях схем мозга, но и в том, как и что мы сейчас читаем. Последствия гибкости нашего читающего мозга не просты и не преходящи. Связь между тем, как и что мы читаем, и тем, что написано, критически важна для современного общества. В среде, которая постоянно сталкивает нас с избытком информации, великим искушением для многих является отступление в знакомые хранилища легко перевариваемой, менее глубокой, менее интеллектуально требовательной информации. Иллюзия быть информированным ежедневным потоком сообщений размером с байт может превзойти критический анализ наших сложных реальностей.
В Четвертом письме мы обсуждаем, как демократическое общество зависит от неудержимого использования этих критических возможностей и как быстро они могут атрофироваться в каждом из нас незамеченными.
