чего-то не делать, ты не сделаешь этого и перед лицом смерти. Иначе к чему такие обеты?
– Есть важное для твоего клана, девочка, – мать подхватила две незабудки, веточку березы и стебель наперстянки, раздумывая, каким образом будет лучше их соединить.
– Я справлюсь так, – легко выглядеть решительной, но сложно быть ею, когда внутри все сжимается, а слова, которые ты повторяешь, сливаются в одно, будто заклинание – мама, неоткрывайнеоткрывайнеоткрывай…
Откроет – и увидит, что Кристалла нет. И что тогда?
– Это опасно не только для тебя, но и для Мэдью, – голос матери стал звонче, наперстянка под ее руками хрустнула, теряя несколько цветков в нижней части.
– Скажешь, что я не удержу Кристалл те мгновения, которые полагаются?
Эшлин шагнула ближе к напольному подсвечнику и провела над ним несколько раз рукой, рассекая пламя. На светлой коже проступили алые полосы. Такие же бывают от холодного железа – огонь жжет ши слабее, железо сильнее.
– Эшлин! – мать уронила недовязанный букетик, и веточки разлетелись по полу. – Перестань же!
– Не сомневайся во мне, мама. Хватит тех сомнений, которыми я сама себя связываю!
Ройсин поджала губы и принялась собирать с пола ветки. Пожалуй, теперь она будет молчать до самой церемонии – чтобы не поссориться сильнее и подчеркнуть свое недовольство упрямством дочери. Одиночество жгло в носу и наливалось комом в горле. Оно пахло сырым ветром в скалах.
Маленькая ложь тянет за собой еще одну и еще. Хотелось просить прощения. Обнять маму – скупая на объятия сама, Ройсин никогда не отталкивала близких. Но никто не должен знать, что в обсидиановой шкатулке пусто.
Кристалла Души Эшлин из семьи Муин рода Ежевики нет в этом мире.
Один дурной человек взял и сделал из него игрушку. И теперь девушка-ши хуже ребенка. Нет, хуже калеки – ребенок вырастает, а Эшлин вернет себе Кристалл или останется такой навсегда. Не владеющей своей магией. Почти лишенной ее. Пустоцветом.
Эшлин не уходила. Она стояла, прислонившись спиной к двери, чувствуя чеканку сквозь тонкую ткань платья. Изгибы цветов и листьев впивались в кожу между лопаток. Мать делала вид, что в зале больше никого нет, и задумчиво вертела в руках ветку рябины. Явно думала, что к ней добавить, наверное, поссорилась с кем-то из будущих гостей.
Паттеран – это всегда трудно. Ты говоришь от лица целого рода, что именно думаешь о госте. Каким он предстает в твоих глазах. Если бы мать не умела скрывать чувства глубоко внутри, Эшлин бы точно сегодня огребла букет чертополохов с терновой веткой в середине. Чем больше колючек, тем лучше.
Обожженная свечой рука ныла, напоминая о том, что только в балладах после ярких сцен сразу наступает пир победителей. В жизни герой еще долго залечивает раны и думает, как его угораздило сделать то, что он сделал. Матери даже не приходит сейчас в голову, что легкий ожог обычным огнем еще не пропал с кожи дочери. Такая безделица для ши.
Эшлин шла по праздничному дню, как по болоту, вязла, вытаскивала себя, пыталась что-то делать и снова утопала. Достаточно было лишь бросить взгляд на что-то привычное, родное и серьезно задуматься о том, что видит она это в последний раз. Сейчас ей стоило больших усилий не разглядывать комнату, подмечая каждую мелкую деталь, а подумать о том, что делать дальше. У нее был план. Надо проверить, что из будущих подарков брату поможет этот план осуществить. Осталось только сорок шагов до комнаты под крышей.
Детские всегда располагались наверху. Эшлин любила это уединение от чужих взглядов, ощущение, что она в лесу, а рядом только ветви и птицы. Окна в этих двух комнатах, ее и брата, были круглые, с деревянными ставнями, которые закрывались лишь в середине зимы. Ее комната выходила окном на восток, и, прежде чем подняться над лесом, солнце первым делом заглядывало погладить девочку теплым лучом по щеке. Она выглядывала улыбнуться солнцу и послушать зябликов или синиц, прилетавших за семенами.
Мэдью же свое окно путал с дверью, расшатал петли ставен и постоянно вытаптывал мох на западной стороне крыши, сваливая это на птиц. «Что же это за такая огромная птица в сапогах у нас завелась?» – вопрошали родители. Сегодня ему настрого запретили появляться у себя до Церемонии.
Эшлин приоткрыла дверь к Мэдью. Необычно чистая комната, с разложенными у стены подарками, к каждому из которых прилагался паттеран с пожеланием. Магия не давала этим маленьким букетикам вянуть сутки-двое, иногда больше. Эшлин вспомнила, что люди в своем человеческом мире выцарапывают какие-то знаки на коже или глине. И как у них хватает терпения все их запомнить? Это же скучно, когда письмо настолько однозначно, что над ним и думать не надо!
В комнате брата пахло хвоей от привязанного к дорожной сумке букета из сосновых веток пополам с вереском. Интересно, от кого? Такой паттеран был на грани между пожеланием вечно счастливой жизни и признанием в любви. Эшлин прикрыла дверь и принялась тщательно и без зазрения совести осматривать подарки. В конце концов, пока она не делала ничего запрещенного.
Судя по ровным рядам вещей, Мэдью здесь честно не появлялся с раннего утра. Тонкие красные свечи, которые вспыхивают без огнива, дорожная сумка с десятком плотных карманов и медными застежками, набор обсидиановых метательных ножей с деревянными ручками, фонарь с коваными стенками и держателем для свечи в виде ежевичного цветка. Все это вполне пригодится в дороге. Будто дарители знали, куда собирается именинник сразу после совершеннолетия.
Девушка разглядывала фляжку-рог в кожаном футляре с резными листьями винограда, название которого было созвучно имени брата, когда из окна ввалилось что-то большое и темное. Точнее, большое и рыжеволосое.
Вскрикнули они с Мэдью одновременно. От неожиданности Эшлин швырнула в брата рогом.
– Эш! – Мэдью поймал подарок и теперь размахивал руками так рьяно, будто пытался взлететь. – Вот что ты здесь делаешь?
– А ты что здесь делаешь? Одичал и почувствовал себя белкой, птица наша в сапогах? – Эшлин говорила с Мэдью, вслушиваясь в себя. Сердце все еще колотилось, но вернуть самообладание оказалось просто. Неужели чувства тоже уходят вслед за силами?
– Если я разрешил тебе трогать мою душу, сестрица, это не значит, что можно трогать мои вещи!
– Не бойся, я ничего не стащила, – ответила Эшлин уже совсем ровно, – нам некогда будет разбираться в этом после Церемонии. Успеем только прийти и взять нужное.
– Зубы заговариваешь. Не думай, будто я не знаю про все эти женские штучки нашего рода. Ты меня магией не успокоишь и соглашаться не заставишь!
