только мог. Грабли проделали крошечную дырочку в моей коже, но я успел схватить мешок и перевернул его вверх дном.
Нож.
Я обхватил его рукоятку и попытался отрезать ремень безопасности. Он рвался в стороны, но без толку.
Я все еще не мог пошевелиться.
Генри, — попытался я выкрикнуть имя нашего водителя.
Никакого ответа.
Оглянувшись через правое плечо, я обнаружил, что лоб Генри прижат к сдувшейся подушке безопасности, создавая постоянный пронзительный звон клаксона.
Я знал, что он мертв, даже не видя крови. Он был похож на безжизненную марионетку, его зрачки были черными и плоскими.
Губы отца снова зашевелились. Его глаза умоляли меня слушать. Я хотел, очень хотел, но услышал только гудок.
Слеза упала с папиной щеки на мою.
Из моего горла вырвалось шипение, словно капля обожгла меня в том месте, где она упала.
Папа никогда не плакал.
Его губы двигались медленнее, а его тело все еще прикрывало мое. Защищая меня от всего, что происходит или уже произошло.
Клетка из гнутой стали сковала нас. Я не смог бы выбраться из-под него, даже если бы попытался.
Я успел сжать кулак и вцепиться в его рубашку, прежде чем он рухнул на меня. Мои руки дрожали под его весом, а вторая все еще обхватывала рукоятку ножа.
Глаза отца оставались открытыми, но я знал, что он больше не жив. Его душа уже улетела. И я, наконец, понял, что он имел в виду, когда говорил, что души бесценны.
Чувства возвращались одно за другим, просачиваясь, как дождь.
Сначала слух.
— Там есть кто-нибудь еще?
— Ребенок.
— Живой?
— Черт… Сомневаюсь. Этот грузовик на полной скорости врезался прямо в них. У них не было шансов.
И тут у меня заныла кожа.
Отец был холодным.
Очень холодным.
Слишком холодным.
Я знал, что это значит.
Кусочек его плоти оттаял от лица и упал мне на грудь. Если он и был горячим, то я этого не чувствовал.
Я весь дрожал, зажмурив глаза, борясь с желчью, поднимающейся к горлу, мой желудок все еще был крепко стиснут.
Слезь с меня.
Я не хочу чувствовать твою смерть.
Я не хочу чувствовать, и точка.
Наконец-то я смог говорить.
— Жив, — прохрипел я, слыша, как люди стонут, рычат, кричат, пытаясь перевернуть машину в вертикальное положение. — Я жив.
Но я не чувствовал себя таковым.
— Держись, приятель, — раздался голос. — Мы достанем тебя. Это займет некоторое время, хорошо?
— Хорошо.
Не хорошо.
Не было ничего хорошего.
Я зажал рот, слушая их разговор.
— Подожди. Разве это не…?
— Да. Бо Сан. Бо Сан. — Тишина. — Иисус, блядь, Христос.
— Он…?
— Им придется вытащить его, прежде чем они смогут добраться до ребенка. Он налетел на грабли через расплавленный металл.
— Черт побери. Бедный ребенок.
1
ФЭРРОУ
— Я слышала, что у ее парикмахера меньше подписчиков в Instagram, чем у нее. — Табби щелкнула жвачкой с заднего сиденья Mercedes GLE. — А у нее, кажется, четыре тысячи? Я имею в виду, просто позволь мяснику из "Балдуччи" сделать тебе прическу и покончи с этим.
— Она выставляет напоказ эту челку, как будто сейчас 1999 год. Ни у кого не хватает смелости сказать ей, что они ужасно смотрятся на вьющихся волосах. — Регина хмыкнула. — А ее балаяж просто оранжевый.
Табита и Регина Баллантайн, дамы и господа.
Мои сводные сестры.
От них исходило столько яда, что хватило бы на то, чтобы убить целый населенный остров.
Моя мачеха Вера, сидя за рулем, недовольно проворчала.
— Ну-ка, ну-ка, девочки. Это не очень-то милосердно. — Слова не соответствовали ее злобному хихиканью. — Сильвия — милая девушка. Немного простовата, но это не ее вина. Вы видели ее мать?
Табби насмешливо хмыкнула.
— К сожалению.
Я изо всех сил прикусила губу, подавляя желание указать на то, что Сильвия Холл только что сдала экзамен на адвоката, окончив Джорджтаун с отличием. Ее голова могла предложить миру нечто большее, чем завышенная цена стрижки.
Но я была не в том положении, чтобы что-то говорить.
Во-первых, потому что женщины Баллантайн ненавидели меня до глубины души, и все, что я скажу, будет использовано против меня.
А во-вторых, потому что я была буквально не в состоянии говорить — лежала в багажнике, свернувшись в позу эмбриона, и дышала так неглубоко, как только возможно, чтобы мое присутствие оставалось неизвестным.
Внедорожник проехал мимо ухоженных газонов Потомака. Снаружи воздух сгустился от цветущих цветов. Я чувствовала только запах сапог Табби для верховой езды. Смесь навоза, сена и любого конюха, которого она обхватила ногами на этой неделе.
— Мы уже приехали? — Регина чмокнула губами, что-то пробормотав. — Я немного взволнована, понимаете? Я никогда не была в доме Зака Сана.
— Сфотографируй, потому что это будет твой первый и последний раз. — Табби фыркнула. — Я даже не знаю, почему ты заставляешь нас идти, мама. Все знают, что Констанс Сан вырежет почку, если это будет означать, что ее сын женится на той, кого она выберет.
— У Закари Сана есть свой ум. Если он решит, что хочет взять в невесты одну из вас, никто его не остановит.
Если уж на то пошло, я восхищалась вечным оптимизмом Веры Баллантайн. Табби и Регина были так же желанны, как хроническая болезнь истощения. Смертельное сочетание высокого уровня обслуживания и низкого IQ.
— Кроме того… — Вера переключила станцию на классику, хотя не знала Yo-Yo Ma по Yo Gabba Gabba. — Там будут и другие богатые, влиятельные мужчины, готовые к тому, чтобы их забрали. Вон тот герцог… Оливер, что ли?
— Фон Бисмарк. — Табби хмыкнула. — Этот человек — дипломированный охотник за юбками. Он наверняка заразит меня венерическим заболеванием, если дыхнет в мою сторону.
Регина фыркнула.
— Как мило ты притворяешься, что тебе это неинтересно.
— Вытаскиваю свою карту Уно, сестренка.
— К твоему сведению, однажды он пригласил меня в свой особняк на Амальфитанском побережье.
— Только тебя и всех остальных женщин с пульсом. — Табби прищелкнула языком. — На твоем месте я бы сразу начала разрабатывать дизайн приглашений на свадьбу.
Я обхватила руками колени, мысленно перебирая месяцы исследований.
Мой план был пуленепробиваемым.
Войти. Забрать то, что принадлежит мне. Выскользнуть незамеченной, скрытая ночью и дизайнерским платьем, которое я выпросила у Регины.
Это была не первая моя авантюра, и она не станет последней.
Я была выжившей с самого рождения. С того момента, как мой неявившийся донор яйцеклетки положила меня в картонную коробку из Costco у папиной двери с запиской:
Вся твоя.
Надо было отвечать на
