газете прочитать на ланче – нету кайфа. Знобкого нетерпения, куражного предчувствия – нету. Что наша жизнь? Игра. Впрочем, про кайф он придумал – нету никакого кайфа, играет без завода…
Останавливается возле киоска недалеко от госпиталя, не паркуясь. Выскакивает из машины, нарушив тем самым собою же ритуал установленный, вбегает в ларек, а не входит туда чинно и солидно, как подобает богачу новоиспеченному, хватает бумажку суетливо, отъезжает метров на сто и тогда только вбирает в себя цифры. Основная комбинация Костина: 5, 15, 21, 24, 29, 31 и варианты ее. Сегодня и близко не лежит. Бумажку сминает и в карман сует – на дорогу по американской уже привычке ничего не выбрасывает.
Дружок его, редактор местной русской газеты, в разговоре обмолвливается как-то: в лотерею играют одни лишь rednecks[1]: неотесанные, провинциальные ребята, те, которые ноги на стол, пивное горлышко в рот и бейсбол по «ящику» зырят. Плебс, в общем. Про упование Костино на выигрыш в лотерею, да и не упование вовсе – так, пустяшное занятие, по привычке, по инерции, – дружок, понятно, не знает, не ведает, иначе бы удивился весьма. В целом, возможно, и прав насчет красношеих парней, но как быть с такими, как Костя, шансов не имеющих выбиться из честной бедности, а? Кто честной бедности своей стыдится и все прочее, тот… Костя – не стыдится, однако и гордиться тут нечем. Таких, как он, пол-Америки. Выходит, он – тоже redneck, только ему тяжелее, он здесь без роду, без племени, без корней, все с нуля. Лишь утешает себя однажды придуманной сентенцией: в эмиграции – как на войне: хорошие люди становятся лучше, а плохие хуже. Ну, и что ему из того, что он вроде бы к разряду улучшившихся относится? Его улучшение денег больших не приносит. Потому и покупает безо всякой уверенности и надежды билетики с шестью цифрами. На всякий случай.
По Косте куранты сверять можно, как в Москве сказали бы. Тут не Москва, куранты отсутствуют, но точность ценится весьма. До половины восьмого обязан он появиться в своем отделении на шестом этаже. Свой ключ имеет, отпереть может любую дверь. Сейчас семь двадцать три. Первым делом набирает кодовый номер на телефонном аппарате, бросает в трубку: I am here. На месте, значит.
Трудно же далось место это с получкой годовой в пятьдесят тысяч, а с переработками и поболе, и бенефитами – страховкой медицинской, отпусками оплаченными и прочими коврижками. Сколько интервью проходил в поисках работы постоянной – и мимо, мимо. Из группы Костиной все уже устраиваются, а он из госпиталя в госпиталь носится без толку. Возраст, конечно, кому охота пятидесятилетнего брать. И английский корявый. Приходится на временных работах – то тут, то там технологов больных подменять, отпускников, беременных. Госпиталь Санта-Клара в Манхэттене, просят его два «бон скен» сделать, машина незнакомая, японская, «Хитачи». Не знает, с какого бока к ней подойти, даже включить не может, только к полудню разбирается, и ни одна сука не поможет, не покажет. Едет домой в сабвэе и плачет. Первый раз в Америке.
Через год находит место, постоянное. Случайно. Как и все здесь происходит. Подменяет заболевшую бабу, та не оправляется после операции онкологической, ну и…
Надевает халат белый с пластмассовой штуковиной специальной – радиацию в себя вбирает. Раз в месяц надо ее на проверку сдавать – сколько Костя микрорентген набрал, не превысил ли норму. Еще особое кольцо следует на пальце носить – тоже для предохранения, но Костя часто забывает надевать. Включает две гамма-камеры и компьютер для процедур разных. Теперь – в офис, взять расписание, супервайзером, его непосредственным начальником, составленное, и пять копий с него сделать. Положено. Двигается автоматически, человек-робот. Со временем всех железками заменят, вяло думает, а сам уже замеряет счетчиком Гейгера фон в лаборатории радиоактивных материалов. Простая фиксация – не зашкаливает, и ладно. Затем проверяет, как ведет себя измеритель радиоизотопов за стеклом. Катит огромный пластиковый чемодан на колесиках, в нем источник с кобальтом-57. Доставляет к себе в кабинет, открывает, берет источник голыми руками, надо бы в перчатках, да лень надевать, и кладет на камеру. Кнопку нажимает – пошла загрузка. На мониторе видит картинку – все нормально.
Расписание глянуть. Обычный день. Как вчера, месяц, год назад. В восемь часов два пациента на «бон скен» и один на «таллиум стресс-тест». Двум первым должен Костя вколоть по 25 милликюри. Шприцы с дозами доставляют в лабораторию рано утром, Костя кладет первый шприц в измеритель радиоизотопов. Превышение допустимое.
Пациент – пожилой негр, извините, афроамериканец, если следовать правилам политкорректности. Седой, скукожившийся, двигается тяжело, и взгляд внутрь себя устремлен. Костя угадывает безобманчиво: такой взгляд у онкобольных (такой же видел у собственной жены, сгоревшей от рака поджелудочной железы). У дяди Тома – про себя именует его – рак простаты, согласно сопроводиловке. Надо определить, нет ли метастазов. Пора бы выработать в себе иммунитет к чужим болезням, бедам, на то он и медик, пусть не всамделишный, не доктор, но все ж, однако никак не приучится ни на что не реагировать, а если и реагировать, то как большинство – делать вид, играть в сочувствие, и не более. Переживает, сострадает, видите ли, таким, как дядя Том. Эх, неисправимая российская интеллигентская порода, незнамо каким ветром в Америку занесенная.
Технолог вначале объяснить обязан человеку, что, для чего и зачем.
– Сэр, мы проверяем, что происходит с костями пациентов, начинает Костя шпарить английскими фразами по-залаженному, как молитву. – Для этой цели я сделаю вам укол. Доза радиоактивности – маленькая, безвредная. Не волнуйтесь относительно последствий. Моя процедура не дает побочных эффектов, аллергических реакций, не имеет каких-либо ограничений – делайте потом что хотите, и не волнуйтесь. Но понадобится время для впитывания введенного в ваши кости состава. Это займет три часа. Поэтому вам надо вернуться ко мне в одиннадцать часов. Вы ляжете под эту камеру. Я сделаю снимки. На это уйдет двадцать-двадцать пять минут. Вопросы? Нет? Дайте вашу руку для укола…
Отбарабанил, как «Отче наш». Пациент устало кивает – дескать, понял. Обычно вопросов не задают. Некоторые интересуются, откуда Костя приехал. «О, Раша!» – и поднимают брови – интересно, значит. На самом деле им до фени. Простая вежливость. Но лучше, когда вопросов не задают.
Перетягивает Костя руку дяди Тома выше локтя резинкой, ищет вену, а вен не видно. Щупает, ходит пальцами – нашел-таки одну. Втыкает иглу – в этом Костя мастер, в его отделении никто инъекции лучше не делает. Проверяет, слегка
