бы ещё и погнал до КП бегом, чтобы успеть до пяти, в качестве физзарядки, туда-сюда два раза.
Но народ безмолвствовал и я, подостыв немного, решил не накалять. В конце концов, дисциплинку подтягивать я умею, считай, почти три года в училище плотно занимался в том числе и этим, тут главное спокойный системный подход, а не выяснение отношений с конкретными дураками. Хотя и не без этого тоже, конечно.
— Ладно, — не став говорить ничего никому вдогонку, я вновь уселся на сиденье и кивнул водителю, — поехали потихоньку.
Тяжело груженая машина, взревев мотором, чуть дёрнулась вперёд, но тут снова раздались какие-то крики и звали, по-моему, меня.
— Саня! — кто-то нёсся по обочине дороги галопом, застёгиваясь на ходу, — Артемьев! Подожди! Да крикните ему там кто-нибудь, чтобы подождал!
— Да что ж такое, — повинился я перед водилой, высовываясь в открытое окно, — погодь чутка. Если что, я выйду, без меня поедешь, не опоздаешь, не бойся.
В бегущем я без труда узнал своего стрелка, Олега Анисимова, и начал открывать дверь, но он вскочил на подножку и, уцепившись за борт кузова, захлопнул её обратно.
— Так поеду! — объяснил он мне и водителю, — давай, трогай! А то ведь у тебя в кабине, Филимонов, только насрать осталось! Вот не обращал я в своё время на вас внимание, а надо было бы!
— Товарищ старший инж… — сбивчиво попытался запротестовать водитель, — товарищ Анисимов! Нельзя же на подножке! Сами же запрещали!
— Давай-давай, — легко перебил его тот, не обращая внимания на неловкие оправдания, — ехай! Не знаю как вы, а я уже опаздываю!
Мы жили поэскадрильно, но лётчики и стрелки отдельно, в разных землянках, не знаю уж, отчего так повелось. Может быть, с первых лет войны, когда стрелков на Илах не было в принципе. И комэск ещё обычно отдыхал при штабе полка, с остальным начальством вместе, а с личным составом безвылазно хороводился его зам, то есть теперь это был я.
Но вообще со стрелками порядка не было. Часть из них приходили на фронт из школы стрелков, а туда совали кого ни попадя, даже из пехоты, соблазняя вечно голодную и грязную пехтуру усиленным лётным пайком и комфортным житьём вдали от линии фронта, ещё механики летали стрелками, мотористы и оружейники, начальство иногда, если вылет ожидался безопасный, для записи в книжке, или наоборот, если вылет был слишком ответственным и надо было проконтролировать, а ещё штрафники.
Вот и Олег Анисимов, мой стрелок, был из таких. Вообще-то раньше он был целым капитаном и старшим инженером нашего же полка, с настоящим, ещё довоенным университетским образованием, но не так давно оказалась наша часть рядом с его родными местами. День пути на попутках, не больше. Отпросился он проведать родных, всё честь по чести, набрал полный сидор гостинцев, тушёнки там, водки, шоколаду, табаку, да и отбыл, весь в смятении и боязливом ожидании встречи с родными. Почти два года он не знал о них ничего, под оккупацией они были, вот и переживал сильно, потому что ничего хорошего ждать не приходилось.
А через три дня тут всё завертелось, я сам не видел, но рассказывали, что, дескать, застрелил кого-то Олег в родных местах, то ли из мести, то ли по пьяни. А скорее всего, что и то и другое вместе. Я сам не интересовался, не лез ему в душу с расспросами, рано ещё, не так сильно мы и знакомы, но был Олег из тех людей, про которых поневоле думаешь, что, если он и застрелил кого-то, значит, так тому и надо.
Правду сказать, во время войны появилась излишняя лёгкость по отношению к человеческой жизни вообще и сведению счётов в частности, но трибунал этого не оценил и дал ему десять лет лагерей с заменой годом штрафбата.
Потом наш комполка вместе с комдивом сумели кого-то убедить, что гробить квалифицированного инженера в пехоте негоже, благо что всё это происходило под боком, и Олегу заменили год штрафбата тридцатью вылетами стрелком на Ил-2.
Сняли с него погоны, разжаловали в рядовые, сунули в родной полк, он ещё обижаться пытался сперва, дескать, я теперь только стрелок вот и идите все к чёртовой матери, но быстро отошёл. Спрашивали с него теперь вдвойне, но он держался. А к снятию погон и вылетам со мной и до меня, добавилась ещё и обязательная ночёвка в землянке стрелков, особист почему-то именно к этому прицепился и именно за этим следил. Вроде как это была обязательная часть его наказания, чтобы жизнь мёдом не казалась.
— Я с тобой, — повернулся Олег ко мне, — в столовую! Я же теперь стрелок, могу жрать по лётной норме! А то бегаешь весь день с утра до ночи, как конь, калорий не хватает! Супчика похлебать спозаранку — это ж самое милое дело!
Стрелков в столовой кормили по лётной норме, хотя и за отдельным столом, а вот техсоставу приходилось туговато. Голодом их не морили, конечно, но по сравнению с нами питались они очень не очень, спали тоже непонятно где и когда, но тут уж, как говорится, кто на что учился.
— Давай, боец, — снова склонился Олег к открытому окну, — только не стряхни меня об дерево какое-нибудь по дороге, лады?
Водитель с готовностью закивал, с хрустом воткнул передачу, и мы поехали.
Глава 2
— Сегодня, скорее всего, что-нибудь будет, — заявил мне Олег, стоило нам усесться за длинный стол в столовой. — Точно тебе говорю. Вчера вечером в штабе работа кипела.
— Хорошо, — я постарался кивнуть ему как можно более уверенней, — если так.
— Именно так, — вздохнул тот и принялся быстро перекидывать в себя горячий вчерашний суп, оставленный специально для нас. — В общем, готовься всерьёз. Техник наш, кстати, может тебе морду сегодня обиженную строить — так ты ему не верь и не замечай. Он у нас рапорт в лётное училище подавал, и вроде бы берут его, так я его вздрючил на прощание, а сегодня вместе с тобой предполётный осмотр проведу, чтоб до печёнок достать, с гарантией. Если песочить начну — не лезь, ты ему не папа, это наши с ним дела.
— Лады, — протестовать я не стал, Олег обычно знал, что делает, так что ради бога. — Тебе виднее. В конце концов, кто
