и шортах, посреди соснового леса. Он смотрел в объектив с лёгкой улыбкой и словно бы нехотя, будто не любил фотографироваться. Наталья Викторовна задумалась, силясь вспомнить, но, так и не вспомнив, всё-таки спросила:
— А это кто? Я, наверное, не знаю.
— Папа, — быстро ответил Даня и с некоторым удивлением посмотрел на бабушку.
— Папа? Твой папа? — распахнула она глаза.
— Ну да…
Наталья Викторовна чуть слышно охнула и перевела растерянный взгляд с фотографии на мальчика, а потом обратно. Конечно. Могла бы сама догадаться. Его она никогда не видела, только знала… знала, что он был. Тогда, давно. И значит, вот какой он был…
Чернявый, видный, очень простой. Ну а какой еще-то, судя по тому, что она о нем слышала от мужа и от Стаха?
Наталья Викторовна чуть поджала аккуратные губки и осторожно спросила внука:
— А вы что? Вы общаетесь, что ли?
— Нет. А что?
— Просто интересно… откуда тогда у тебя его фотография?
— Когда мама мне про него рассказала, то показала фотки. У нее много. А я себе потом одну выбрал и напечатал, — без особенного энтузиазма поведал внук, выпустив под конец иголки: — Нельзя, что ли?
— Почему нельзя? Можно, конечно, если ты считаешь, что это правильно. Просто я подумала, что если вы не общаетесь, то вряд ли тебе хотелось иметь его изображения. Они же с мамой расстались и никаких отношений не поддерживали. Тебе, должно быть, несколько обидно…
— Ну он же все равно мой папа, и мне он ничего обидного не делал. А мама — не против.
— Хм, — окончательно растерялась бабушка и даже на мгновение подалась вперед, жаждая высказать, что отец, как минимум, за столько лет с ним так и не познакомился и виноват в этом, но в данном вопросе и у самой было рыльце в пушку, пусть и не совсем по своей вине… а впрочем… в самой глубине души она знала, что тоже приложила руку к своему несчастью. Еще как приложила. И то, что Милана после всего согласилась с ней хоть как-то общаться — само по себе чудо.
— А если мама не против, то почему вы не знакомы? — осторожно спросила она.
— Потому что он живет в другом городе и у него другая семья, — с самым серьезным видом объяснил внук. В ответ на эту серьезность Наталья Викторовна некоторое время молчала, глядя, как на лежанке возится енот по кличке Грыць. И чувствовала что-то новое, непонятное, стискивающее внутри нее неведомые ей струны. Может быть, совесть. Раньше та железом жгла за то, как они поступили с дочерью, а теперь — вот так ворочается уже за Даню. Разные чувства, но тяжело ей было не меньше.
— Прости, если это походит на настойчивое любопытство, Данечка, что бы ты ни думал, а я переживаю, — пробормотала Наталья Викторовна. — Так уж вышло, что я тоже… тоже до смерти дедушки не решалась позвонить твоей маме. Их конфликт косвенно связан с тем, что ему не понравился твой папа. Но я подумала… может, получится что-то исправить, потому позвонила. А мама, выходит, сохранила фотографии и тебе рассказала… я потому так удивилась. Не обращай внимания… — она выдохнула и смахнула слезинку, набежавшую в уголок глаза. А потом тряхнула головой и уже бодрее проговорила: — Что же я стою и непонятно о чем болтаю! У тебя же день рождения. Я тебе, к слову, подарок придумала. Только его сюда привезти не получилось. Что ты думаешь о доме на дереве, а? У нас на участке. Когда захочешь приехать, у тебя будет свое пространство. Милана в детстве мечтала.
— Она никогда не говорила про такой дом, — Даня подошел к столу и попытался устранить на нем следы легкого кавардака — принялся перемещать вещи, которые категорически не желали упорядочиваться.
— Может, забыла… а про что ты мечтаешь? Наверное, не самый своевременный вопрос.
— Не знаю, — парнишка пожал плечами. — Я вот в лагерь уезжаю, ну чтобы интересно там было.
— В лагерь? Где-то у нас или заграницу?
— Это в горах, — выдал информацию Даня.
Наталью Викторовну не удовлетворил этот лаконичный ответ, и она уже открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, как с лежанки к двери метнулся Грыць, а за ним и его хозяин, издав явный вздох облегчения:
— Мама приехала!
И за мгновение квартира наполнилась шумом и суетой. В прихожую устремилась Павлуша, Олекса показался из кухни с двумя готовыми ароматными пиццами на подносах — ловко по одной на руку. Наталья Викторовна тоже выскочила за ними, неожиданно легко сбегая по лестнице, как раз тогда, когда дверь в их жилище уже открывалась и на пороге показалась Милана. Да не одна, а с Марусей, тортом и близнецами. И множеством воздушных шаров над головой.
— Праздник с доставкой на дом. С возвращением! — объявил Олекса, делая шаг ко всей толпе.
2
Если бы его не начали тормошить за плечо, наверное, он бы и не понял, что в комнате не один. В наушниках ни звонка в дверь не слышал, ни нервного поворота ключа в замке, ни злых окриков с порога. А в плечо вцепилась, так сразу все ясно. Явилась, не запылилась. Теребить.
И теперь, вблизи, ее возмущенный голос глухо, но все же пробивался сквозь музыку и звуки игры, в которую он играл.
— Да если в квартиру воры влезут, ты и то слышать в своих ушах не будешь! Заходи кто хочет, бери что нравится! Это вообще что такое?! Всегда одно и то же!
— Во-во, — буркнул Морис Назарович Шамрай, нехотя стащил наушники, предварительно поставив игру на паузу, и равнодушно глянул на мать. — Чё надо-то?
— Что надо? Мне что надо? Лето, каникулы, тебя от монитора не оторвать! — воскликнула Аня и в сердцах бросила сумку на стоявший за спиной диван. — Хоть бы на улицу вышел, Морис! Нас в твоем возрасте домой было не загнать. Там клубника полным ходом.
— Типа я ее ем, — пожал плечами сын.
— Да ты ничего, кроме всякой дряни магазинной, не ешь.
