дешевле, но я себе это запретил. От этих напитков мне становилось так погано на душе, а сейчас и без того проблем хватает. Впрочем, мне бы сейчас и на самое дешёвое пиво не хватило денег. Вспомнилось сразу: "А кто-то сегодня за рубль продавал лягушку. Ну такую зелёную! Жаль, что у меня и рубля не было".
Можно было бы попробовать занять у сестры, но не хотелось снова унижаться. Я старшее её на два года, а клянчу денги на еду, не вернув ещё старые долги. До пятницы я как-нибудь доживу. А в пятницу обещали выдать зарплату в музыкальной школе. Я до сих пор раз в неделю учитель музыки, а не продавец гитар. С каким бы удовольствием я занимался из двух этих профессий только преподаванием! Но в музыкальной школе платили очень мало, даже меньше, чем в магазине, хотя и там мой оклад составлял всего двадцать тысяч рублей. В эту пятницу я должен получить тысяч шесть. Две из них мне надо бы тут же потратить на новые колки для гитары, полторы я бы отложил на запись новой песни, а остальные две с половиной обеспечили бы меня едой недели на две. Мне бы хватило. Я аскетично питаюсь. А там сходил бы ещё в переход пару раз, может и на вино бы хватило. До пятницы доживу как-нибудь. Два дня осталось.
А сегодня утром я видел, как какой-то мужик дрочит в туалете. Не то чтобы я искал встречи с онанистом, мне вовсе не обязательно было становится свидетелем его самоудовлетворения. Но мужик дрочил прямо в писуар, не заходил в кабинку даже. Припёрло, наверное, не смог донести свою похоть до кабинки. Метр буквально не дошёл. Не был просто мужик похож на любителя публичных семяизвержений. На нём жёлтая жилетка была. Рабочий человек, наверное.
Я зашёл в свободную кабинку, а мой слух продолжал улавливать звуки не разделённого ни с кем удовольствия. Мужчина дрочил тяжёло, натужно и со вкусом, вкладывая всю свою утреннюю силу в это действие. Вскоре "рабочий человек" кончил. Тихо так. Его оргазм по интенсивности не был сопоставим с усилиями, которые для него прикладывались. Я бы на месте мужика расстоился. А мужик просто помыл руки и вышел из уборной. Вскоре вышел и я.
Спокойной ночи, малыши.
У меня есть два часа на то, чтобы заставить себя спать. Подъëм, через восемь часов, если посплю меньше шести, буду вялый весь день. А завтра день долгий. Утром мне предстоит поработать грузчиком, потом курьером, потом походы к врачам, потом работа учителем у музыкальной школе.
Так пройдёт мой выходной — день, когда мне не нужно идти в магазин и продавать музыкальные инструменты. Не нужно будет проходить через четыре входных дери. Их ровно четыре. Я запомнил, что две из них открываются от себя, а две на себя. Очень удобно. Приходя в магазин и возвращаясь из него, я совершал одну и ту же последовательность действий. Два толчка ногой, два незамысловатых движения рукой.
А за первой же дверью начинается запах. Я бы сказал, что это запах шаурмы, но нет. Это немного хуже. Так пахнет во всех торговых центрах, где есть шаурмечные, но не в самом тц, а в подсобных его помещениях. Так пахло в подвале, который я когда-то думал арендовать для репетиций своей группы. Тот подвал — памятное для меня место. Мы с друзьями уже купили новый замок, притащили туда комбоусилители, пепельницу с логотипом нашей группы, которую слепила для нас фанатка и подарила на концерте. Мы уже символически выкурили в том подвале по нескольку сигарет, и свыклись с мыслью, что теперь у нас на три квадратных метра больше пространства для жизни и на шестнадцать тысяч рублей в месяц меньше.
Но в тот же день сосед по подвалу уведомил нас о том, что дом будут сносить в течение ближайших трёх месяцев. А договор об аренде был составлен на год вперёд.
Столько раз с тех пор я благодарил судьбу, что договор не был подписан! И всё же, я скучаю по тому подвалу, замок от него до сих пор хранится у меня, а ключ от замка бесцельно висит на моей связке, напоминая мне о тех глупых и беспримерно счастливых днях.
Тогда нас в группе было шесть человек. В два раза больше, чем сейчас. Было ещё два гитариста и клавишница. Она сейчас учится на лингвиста. Стала моим "религиозным" врагом. Я в детстве ходил на курсы юного филолога в МГУ, там нам объяснили, что заниматься лингвистикой нехорошо. С тех пор лингвисты — идеологические враги для меня. Бессознательно я впитал этот тезис, держусь за него, так мне проще.
У экс-гиьаристов нашей группы судьба сложилась по-разному. Один из них учится на историка и грешным делом время от времени думает о суициде. Даже верёвку всегда держит при себе. Я чувствую вину перед ним. Не только потому, что выгнал когда-то его из группы, сделав его жизнь более депрессивной, но и потому, что когда-то рассказал ему о своей "неудачной" попытке суицида по средствам повешения. Заразил его что-ли?
Третий из бывших участников нашего вокально-инструментального ансамбля мне менее симпатичен на данный момент времени. Он окончательно утратил совесть, судя по слухам, которые до меня доходят. Не хочется вдаваться в подробности. Скажу просто, что я сильно в нём разочарован. Ему-то духу на самоубийство никогда не хватит (слава богу за это, конечно).
Но сейчас мне не надо об этом думать. Мысли о прошлом будоражат. С таким настроем точно не заснёшь, не успокоишься. Сейчас мне надо выпить стакан воды и сходить в туалет. Я напился сегодня. Нельзя ложиться спать нетрезвым, а то потом весь день будет болеть голова, я то знаю. Поэтому надо выпить воды и сходить в уборную. Вообще-то самый лучший способ протрезветь — заняться онанизмом по-быстрому. Но я запретил себе дрочить сегодня. Нельзя делать это больше трёх дней к ряду. Нельзя. Почему? Прсото я ощущаю это. На четвёртый день самоудовлетворения чувствуешь себя жалко. Сейчас мне это ни к чему. Не надо дрочить. Надо выпить стакан воды, выссать из себя всё, что можно, и лечь спать.
Не хочется идти в уборную. Там зеркало. Я обязательно в него загляну, не смогу сдержать себя. В нём я обязательно увижу своё отражение, и оно обязательно мне не понравится.
Я всегда выглядел моложе своего возраста, но сейчас ситуация усугубилась. Из зеркала на меня смотрит четырёхмесячный пухлый
