действует успокаивающе на человеческую психику. Он, как бы взывает к рациональности наш разум. Филипп сразу успокоился, все что случилось пару минут назад вдруг стало вполне объяснимым, а образ в его руках перестал быть пугающим. А ещё людей успокаивает любой вид деятельности, поэтому, когда Фил прикрутил саморез и повесил свою находку на стену рядом с другими иконами, он уже позабыл о своём кошмаре.
После того, как икона была надежно закреплена на стене, Фил вздохнул и спокойно погасил в комнате свет. Окно было по-прежнему открыто, но шума машин уже не было слышно, спальные районы города встретили второй час ночи. Странная тишина воцарилась в комнате. Фил вдруг понял, что совсем не хочет спать. Он подошёл к открытому окну, прямо к подоконнику, где в его недавнем кошмаре пристроилась тень. Облокотился, закурил, всматриваясь в ночной город. На перекрёстке мигали светофоры, свежий ночной воздух пах черёмухой и травой. Спина Филиппа ощущала приятную прохладу тюлевых занавесок и такой спокойной показалась ему эта ночь, тихая, майская, безветренная. “Даже птицы не поют” – промелькнуло в голове у Филиппа.
– Птицы не поют, не поют! – повторил он вслух каким-то чужим, не своим голосом. И тут за его спиной, за тюлевой занавеской раздался шум падающих на пол вещей. Фил выронил сигарету и чуть было не бросился сам в открытое окно, в эту безмятежную ночь, с седьмого этажа своей обезумевшей квартиры. Но опомнился, преодолевая ужас он повернул голову назад и через занавеску увидел её, тень, тень женщины, которая стояла на коленях перед стеной с полками на которых, на которых была только одна икона, та самая которую он несколько минут назад прикрутил саморезом. Он бросился через всю комнату от окна к двери, у которой находился выключатель, его босые ноги ступали по лежащим на полу ликам, а за спиной он слышал женский ужасающий смех. Обеими руками он ударил по выключателю, на минуту, всего на минуту комната озарилась желтым электрическим светом. Тени не было, на полу действительно хаотично валялись его иконы. Как серые дрова, выпавшие из поленницы. И тут раздался хлопок, потом ещё один, лампочки в люстре начали гаснуть. Фил бросился бежать к выходу, хватая на бегу телефон, дрожащими руками он включил на нем фонарик, освещая себе дорогу, он схватил сумку, какие-то вещи и выскочил на площадку своего этажа.
Через час Филипп уже сидел дома у Жени на маленькой кухне панельной пятиэтажки и курил сигарету за сигаретой.
-А ты не прикалываешься? – уже в который раз допытывался сонный Жека, наливая себе и Филу из медной турки ароматный кофе.
-Богом клянусь, отвечаю, слышишь! Всё так и было. Поверь, я не рехнулся!
-Ладно, хватит курить, всю кухню уже прокурил.
Жека взялся ладонями за свои локти и положил голову на стол. Похоже, он о чём-то думал. Фил не мешал ему, пока не понял, что его товарищ крепко спит.
-Жень, ай, Жень! Что делать то мне? – запричитал Фил и начал трясти друга за плечо.
Жека поднял голову, прищурившись посмотрел на наручные часы и уверенно ответил:
-Спать! Уже пять утра.
-А икона?
-Спать, – Повторил, вставая с табуретки он. – Сегодня встанем, если встанем, часов в десять, поедем к концу службы и к батюшке с ней подойдём.
-Освятим?
-Отдадим, дебил! – вспылил Жека, доставая из шкафа в коридоре надувной матрас.
-А квартиру он мою освятит? Пока родня с дачи не вернётся я там спать боюсь.
-Завтра спросим, он подскажет. – Утомленным голосом ответил Жека и включил насос надувного матраса.
-Вставай, мародёр, уже почти одиннадцать! – Фил услышал голос Жеки и мгновенно открыл глаза.
У него было такое чувство, словно они только что легли. Вот только-только голова опустилась на подушку и сразу подъём. Фил хорошо помнил это чувство по армейской службе и подумал, что утро не предвещает ничего хорошего. Он вскочил и первым делом открыл кошелёк, который вчера бережно положил на холодильник. “Сейчас, сейчас” – проговорил он вслух, роясь в самом маленьком отделении своего кожаного портмоне. Жека хотел было пошутить, сказать, что за ночлег он денег не возьмёт, но Фил может ему оставить за выкуренные вчера две пачки сигарет, но, он увидел, что делает Фил, и обомлел. Он просто упал на кухонную табуретку, потому как Филипп достал из портмоне крестик с цепочкой и перекрестившись одел. Евгений еще надеялся, что вчерашний рассказ Филиппа просто выдумка, может Фил накурился чего-то странного, а утром его отпустит и он пойдёт домой. Но, человек, который с семнадцати лет носил крест в кошельках, вдруг, решил его одеть в двадцать семь, да ещё и перекреститься при этом.
-Тааак. – Протянул Жека и ударил ладонями по своим коленям, потер их, ощутив, что джинсы всё-таки ещё недостаточно высохли после стирки. И все же он не мог в этой ситуации обойтись без шутки:
-Правильно, Филя, правильно! Используй кошелёк по назначению, так, глядишь, и деньги появятся…
Филипп тем временем стоял в одних трусах на кухне прижимая левой рукой крестик к груди, а правой он осенял себя крестным знамением, глядя на образ Серафима Саровского, который женина мама пару лет назад привезла с Валдая и повесила над холодильником. С виду могло показаться, что Фил крестится на холодильник и Жека громко рассмеялся.
Отец Сергий был профессиональным дьяконом, по крайней мере так он сам себя называл. Крупный, коренастый и невысокий с большой седоватой бородой и выпирающим пузом. “Это мой переносной аналойчик” – шутил часто Сергий, поглаживая свой выпирающий живот. Иногда во время службы отец Сергий выходил в центр храма с огромным молитвенником, и прихожане могли слышать его мощный мужской бас, встречающийся только у православных священников. Когда-то в молодости Сергий неплохо играл на гитаре, увлекался роком и гиревым спортом, но вспоминать об этом не любил, поговаривая, что “у каждого святого было прошлое, как и у каждого грешника есть будущее!”
Отец Сергий долго крутил в руках непонятную икону, а Филипп с интересом разглядывал длинную широкую матерчатую ленту, которая лежала на левом плече дьякона и свисала почти до пола. На ней был изображен шестикрылый серафим. “Вот таким же серафимом когда-то был и Сатана” – промелькнуло в голове у Филиппа, при этой мысли его почему-то передёрнуло. Они стояли втроем за колонной в большом храме у иконы Спасителя.
