обнаруживает столь острого ума и риторического блеска, которые свойственны правнуку[1].
Сын Фридриха Августа, отец философа, Карл Людвиг Ницше, родился в 1813 г. Ему изначально была уготована судьба служителя церкви, и в 1842 г. он стал пастором деревни Рекен близ Лютцена, а также соседних деревушек Михлитц и Ботфельд. На следующий год он женился на одной из дочерей священника деревни Поблес в часе ходьбы от своего прихода. Франциска Охлер, мать философа, была шестым ребенком из одиннадцати детей пастора Охлера. Она родилась в 1826 г. и к моменту супружества с пастором Ницше достигла 17 лет. Она, по-видимому, была недостаточно образованна, но многочисленные свидетельства говорят о ее веселом нраве и здравом смысле. Эти добродетели могут показаться прозаическими, однако в приходе Рекен о них не упоминалось до ее появления. Жизнь в приходе пастора Ницше протекала спокойнее, нежели в хозяйстве фермера и охотника – пастора Охлера. Обязанности по дому лежали на вдовой матери; здесь же проживали две сводные сестры священника, Августа и Розали, парочка престарелых чудачек, милых, исполненных благих намерений, незамужних, умеренных невротичек; за ними впоследствии закрепилась слава «тетушек Ницше», воплощения провинциальной косности, против которой, как полагают некоторые комментаторы, и была обращена философия Ницше.
Новая фрау пастор была настолько моложе всех домочадцев, что ей, должно быть, показалось, что из одного отеческого дома она перебралась в другой, правда менее симпатичный, где была далеко не хозяйкой, да еще и самой младшей в семье. Когда стали появляться дети, они были ей сверстниками в большей степени, нежели любой другой обитатель дома. Все, что нам известно о Франциске Ницше, говорит о ней как об очень кротком и добром человеке. Она унаследовала от отца добрую толику его жизнелюбия, и ее глубокая вера носила инстинктивный характер, что сказывается прежде всего в поступках, а не в отправлении культа. Она принадлежала к тому типу христиан, которые не допускают, что обученный Евангелию человек может сомневаться в его истинности, и при этом снисходительно смотрят на все ереси, прописанные в книжках; всего один-единственный раз она всерьез повздорила с сыном, когда ей показалось, что он вознамерился претворить в жизнь свое теоретическое язычество.
Совершенно неуместную путаницу в незатейливую историю происхождения Ницше внесла версия о том, что на самом деле их род восходит к польской знати. Согласно «семейному преданию», их аристократическими предками были протестанты, бежавшие в Германию от католического преследования на родине. Ницше настаивал на этой версии уже ближе к концу жизни. В 1888 г. он писал Георгу Брандесу: «Моими предками были польские дворяне (Ницкие); похоже, тип хорошо сохранился, несмотря на три поколения немецких матерей». То же самое он повторил и кое-где еще, а именно в «Ecce Homo». Брандес, знавший историю рода только со слов самого Ницше, повторил ее в некрологе, дав ей тем самым путевку в жизнь. В своих исследованиях Макс Охлер, ведавший одно время архивом Ницше в Веймаре, доказал – как и подозревали современники Ницше – ложность этого положения. Именно Охлер выявил двести предков, имевших отношение к философу, и указал, что все они носили немецкие имена, даже по женской линии. Согласно Рихарду Блунку, фамилия Ницкие не является польской, тогда как фамилия Ницше чрезвычайно распространена в Центральной Германии, как в этой форме, так и в некоторых сходных с ней (Nietsche, Nitzke). Как многие распространенные фамилии, она происходит от обычного имени, в данном случае Nikolaus (Nicholas), которое, будучи сокращено до Nick, ассимилировалось со славянским Nitz (произносится Ницш) и стало сначала Nitsche, а потом и Nietzsche. Очевидно, что сам Ницше не изучал своей родословной, и его замечание о «трех поколениях немецких матерей», похоже, чистый вымысел. Нельзя с уверенностью указать причины его желания верить в то, что его семья – лютеранских священников – имела предков в лице польского дворянства. Лично мне, однако, кажется, что ему хотелось прослыть не столько дворянином, сколько поляком; иначе говоря, его поддержание этой легенды было частью его кампании против Германии, «европейской равнины», нации,[2] «на совести [которой] все тягчайшие преступления против культуры за последние четыре столетия…» (ЕН-В, 2). Эта же нация в течение первого года со дня публикации его книги «Человеческое, слишком человеческое» купила всего 170 ее копий, а реакция на первые три тома «Заратустры» была так холодна, что ни один издатель не шел на риск взяться за четвертый. Десять лет – вплоть до 1888 г. – он потратил на то, чтобы издать несколько произведений, благодаря которым он имел все основания стать крупнейшей фигурой в немецкой литературе и философии того времени. Однако ничего подобного не произошло: он сталкивался с молчанием и равнодушием, и его справедливый гнев за такое отношение обернулся в последний год его душевного здоровья слепой, безотчетной ненавистью. Теперь он не признавал в немцах ничего, кроме преступлений. Никто, говорил он, никогда не писал на немецком языке так прекрасно, как Гейне и Ницше, причем Гейне был еврей, а Ницше – поляк.
2
Ницше родился 15 октября 1844 г. в Рекене. Его появление на свет совпало с датой рождения короля Пруссии, перед которым благоговел пастор Ницше, и ребенок получил имя Фридрих Вильгельм в честь короля. В дальнейшем у пастора и его жены родилось еще двое детей: 10 июля 1846 г. – дочь Элизабет и в феврале 1848 г. – второй сын, Иозеф, умерший в младенчестве.
Приход, в котором молодой Фриц провел первые пять лет жизни, находился в сердце сельской природы. Окруженный крестьянскими хозяйствами, он и сам был своего рода фермой, с фруктовым садом позади него и скотным двором перед ним. За скотным двором был палисад, а за изгородью – место, которое представлялось ребенку раем: четыре полных рыбы пруда, окруженные ивами. Именно здесь он проводил большую часть летнего времени. Единственный городок неподалеку, в получасе ходьбы, был Лютцен, место сонное, просыпавшееся только с ежегодной ярмаркой, визит на которую служил жителям Рекена единственным предлогом раз в году покинуть свою деревню. Городок, находившийся в Саксонии-Анхальт, бывшей ранее территорией Восточной Германии, по-прежнему столь же невелик; в годы Ницше он располагался в сугубо сельской местности в окружении деревушек, для которых служил рынком и «столицей».
Наверное, нет необходимости говорить о том, что революционные волнения 1848–1849 гг. мало затронули Рекен. В своих записках «Aus meinem Leben»[3] («Из моей жизни») Ницше отмечает, что видел повозки, набитые веселыми людьми, которых он принял за повстанцев; с поднятыми знаменами они мчались по дороге мимо приходской церкви. Известно, что пастор Ницше осуждал восстания как акты крайней неблагодарности
