– Отлично, – отозвался он еще холоднее.
Он отрывисто продиктовал свой номер телефона. И отключился.
Итак, он по-прежнему так же горд – невыносимо, дьявольски горд. И по-прежнему легко выходит из себя.
Фэнси прижимала к себе трубку. Его резкость почему-то вызвала в ней дрожь, обиду и жгучую боль.
Мамы больше нет. Ее мамы с трудным характером, которая ее никогда не понимала, но всегда была поблизости, как невидимый, но надежный якорь.
Странно, но в эти первые, самые тяжелые минуты горя Фэнси больше всего хотелось снова услышать нежный, утешающий голос Джима. А еще лучше – чтобы он обнял ее, прижал к себе и заставил поверить, что она не одинока на свете.
Смехотворная мысль. Ведь он больше ничего для нее не значит.
И все равно она не могла выбросить его звонок из головы.
Незваными гостями нахлынули воспоминания о смуглом, чеканном лице Джима. Высокий, широкоплечий, он был таким мужественным и мощным, что его тело казалось отлитой из бронзы скульптурой. Она часто сравнивала с ним нью-йоркских мужчин, но ни один из них ни внешне, ни внутренне не выглядел столь же сильным или столь же настоящим. Все они были слишком вылощенными, слишком утонченными. У всех у них были слишком мягкие руки, а мысли настолько одинаковые, словно их отштамповали по одному образцу. Фэнси всегда считала, что ненавидит споры с Джимом, но со временем поняла, что ей не хватает в жизни этого постоянного вызова.
Аура сексуальности всегда окружала яркого, как кинозвезда, черноволосого Джима. И он знал об этом. А Фэнси испытывала тайный восторг, когда его жаркий взгляд провожал именно ее, а не других девчонок. Она насмехалась над ним и оскорбляла его постоянно – и всегда гордилась им.
Уже в седьмом классе от его облика исходили волны запретной мужской силы. В выпускных классах по нему вздыхали все девчонки. Да и как иначе? Он был мужчиной во всех смыслах этого слова.
Он был мечтой любой женщины.
Да, он был жестким, но и нежным одновременно, и переходил в наступление лишь потому, что она давила на него.
Десять лет Фэнси старательно избегала воспоминаний о нем. Но едва его голос глухо протянул ее имя, как она вспомнила все. Им было хорошо друг с другом, они радовались просто тому, что вместе, хотя она и ненавидела их захолустный городок. Фэнси вспомнила тот день, когда ждала его в лесу, лежа обнаженная прямо на траве, под одним лишь невесомым покрывалом из ароматных полевых цветов. Как загорелись страстью его золотистые глаза, когда она подмигнула и прошептала: «С днем рождения!» Он зубами снимал с нее цветы – стебелек за стебельком, и губы его легко скользили по ее коже, но так ни разу и не поцеловали, пока не исчез последний цветок. А потом он дразнил ее ласками, пока желание не воспламенило ее яростным огнем. Он был чудесным с ней… а она поступила с ним ужасно.
Слезинка раскаяния повисла на ресницах тяжелой каплей. Она любила его, любила всей душой. Но они росли друг у друга на глазах, и потому она не смогла оценить всей неповторимости такой любви, его неповторимости. Она глупо верила, что любовь можно встретить на каждом шагу, но это оказалось не так. Ни один мужчина больше не оставил о себе памяти в ее сердце. Он единственный был для нее особенным, но она этого не понимала или не желала признавать – до сих пор.
Он предпочитал раздолье природы; она – напряженный ритм большого города. Она была интеллектуалкой, читала запоем, обожала музыку и содержательные беседы; он же любил животных и детей, любил бродить вечерами по берегу реки, любил рыбалку и охоту. Ему не нужно было много слов, он держал свои чувства при себе.
Их разговоры напоминали игру в пинг-понг. Он рассказывал о том, что ему было интересно, она – о том, что интересовало ее. Но они всегда с удовольствием слушали и, что еще важнее, дорожили друг другом. Пусть даже он говорил ей о своей любви реже, чем ей бы хотелось, но ему удалось зажечь в ней огонь. По крайней мере он никогда не фальшивил, как многие из ее нынешних знакомых. Он никогда не признавался в том, чего не чувствовал.
У нее закружилась голова от тоски по этому бесценному дару любви, который она, подгоняемая тщеславием, с такой легкостью отбросила много лет назад. Она словно прозрела и поняла, что разочарованию ее нет предела. При том, что она достигла всех поставленных в юности целей и даже превзошла их, при том, что все вокруг считали ее победителем в жизни, – одной карьеры ей всегда будет недостаточно.
Целый год она мечтала ощутить хоть что-то еще, кроме одиночества. А сейчас ей чуть ли не захотелось вернуть прежнее безразличие, снова превратиться в жука за надежной, защищающей от всего мира стеклянной стеной. Но стены из стекла треснули и рассыпались – и вот она стоит, открытая всем стихиям, одинокая, уязвимая. В сердце поселилась смутная тоска по человеку, которого она когда-то любила, по тем временам, когда была совсем юной и верила, что может получить все радости жизни.
Интересно, каким он стал. Она знала, что его жена умерла. Наверное, он придет на похороны Хейзл. А что, если…
Вспыхнув, Фэнси отмахнулась от своих смехотворных фантазий. Нельзя же, в самом деле, придавать такое идиотское значение своей реакции на его голос!
Она отправится на похороны матери, приберет в доме, наймет агента по продаже недвижимости и уедет. Близится показ новой коллекции, и она может пробыть в Парди максимум два дня. А Джима постарается избегать – так же, как делала это последние десять лет, когда приезжала к матери.
Если не считать того первого приезда. Она хотела выяснить, любит ли он ее по-прежнему, а Джим, едва заслышав, что Фэнси в городе, сбежал и женился на Нотти.
Тени от сосен позади виллы стали гуще. Легкий бриз постепенно развеял дневную духоту. Она вдохнула насыщенный влагой ароматный воздух, ощутила на ладони первую прохладную каплю и на щеке вторую…
Волны мягко вынесли на песок небольшую, разбухшую от воды дощечку. Фэнси вдруг показалась самой себе таким же обломком дерева, который стихии долго носили по волнам жизни, кружили в водоворотах – а потом выбросили на берег и оставили в одиночестве.
Два черноволосых мальчугана на соседней вилле играли с крошечным пуделем. Они швыряли ему палку и по-французски приказывали принести ее назад. В ответ на все их крики щенок лишь вилял хвостом. Затем на террасу вышла мать, и оба малыша вместе с пуделем ринулись наперегонки в ее объятия. Через секунду к этой веселой компании присоединилась седоволосая женщина, вся в бриллиантах. Фэнси не отрывала глаз от этой трогательной сцены, малыши что-то без устали тараторили, щенок заливисто лаял, женщины смеялись. Потом дети принялись выворачивать карманы – видимо, чтобы продемонстрировать найденные на пляже сокровища, – и песок разлетелся по всей террасе. Мать и бабушка хвалили находки, особенно восторгаясь сломанным бумерангом:
– Regardez! C'est merveilleux![2]
