Рапава старательно, как все пьяные, с чувством достоинства поднялся. Сквозь тонкую стенку Келсо слышал, как струя мочи со звоном ударила в унитаз. «Все естественно, — подумал он. — Ему надо столько из себя выбросить».
Почти четыре часа историк подкармливал память Рапавы — сначала в пивной «Балтика», затем в баре гостиницы «Украина», потом в кафе на другой стороне улицы, где поил его зубровкой, и, наконец, в уединении своего тесного номера за шотландским виски. Так ведут рыбу, и Келсо вел свою рыбу по реке из алкоголя. На полу валялся коробок спичек, брошенный Рапавой; Келсо нагнулся и поднял его. На задней стороне значилось название бара или ночного клуба — «Робот» — и адрес около стадиона «Динамо». В ванной раздался звук спускаемой воды, и Келсо поспешно сунул спички в карман. Рапава возник в дверях и, прислонившись к косяку, стал застегивать ширинку.
— Сколько времени-то, парень?
— Около часа.
— Пора двигать. А то еще подумают, что я твой дружок. — И Рапава указал на причинное место.
Келсо натянуто усмехнулся. Конечно, он сейчас вызовет такси. Конечно. Но давайте сначала прикончим виски. Он потянулся к бутылке и проверил, осталось ли в ней что-нибудь. Давайте прикончим бутылку, товарищ, и вы закончите рассказ.
Старик насупился, глядя в пол. Рассказ-то окончен. Добавить тут нечего. Они положили Сталина на диван, вот и все. Маленков пошел разговаривать с караульными. А Рапава повез Берию домой. Что было потом — всем известно. Через день-другой Сталин умер. А скоро не стало и Берии. Ну, а Маленков... что ж, Маленков прожил в опале еще не один год (Рапава видел его в семидесятые на Арбате — он еле переставлял ноги), но теперь и Маленков уже умер. Надария, Саркисов, Думбадзе, Старостин, Бутусова — никого уже нет, все умерли. Умерла и партия. Если уж на то пошло, вся чертова страна умерла.
— Конечно же, вы еще не все мне рассказали, — заметил Келсо. — Садитесь, пожалуйста, Папу Герасимович, и давайте прикончим бутылку.
Говорил он вежливо, не настаивая, понимая, что анестезирующее действие алкоголя и тщеславие начали притупляться и Рапава мог вдруг осознать, что слишком разоткровенничался. Келсо почувствовал прилив раздражения: господи, до чего же с ними трудно, с этими старыми энкавэдэшниками! Трудно, а возможно, даже все еще и опасно. Келсо нет еще и пятидесяти, он на тридцать лет моложе Папу Рапавы. Но он не в лучшей форме — по правде говоря, он никогда не был по-настоящему в форме, — и если старик применит силу, Келсо с ним не справиться. Недаром Рапава выжил в лагере за Северным полярным кругом. Он наверняка может разделаться с любым, и, подозревал Келсо, разделаться быстро и очень жестоко. Историк наполнил стакан Рапавы, долил в свой и заставил себя продолжить разговор.
— Итак, вы, двадцатипятилетний лейтенант, очутились в спальне Генерального секретаря. Оказались в самом центре событий, в святая святых. Зачем Берия позвал вас туда?
— Ты что, парень, оглох? Я же говорил: надо было поднять тело.
— Но почему он позвал именно вас? Почему было не попросить кого-то из охраны Сталина? Ведь именно они нашли его в таком состоянии и оповестили Маленкова. Или почему Берия не взял с собой на Ближнюю дачу кого-то постарше? Почему именно вас?
Рапава, раскачиваясь из стороны в сторону, смотрел на стакан с виски у себя в руке. Впоследствии Келсо пришел к выводу, что той ночью все случилось именно так, потому что Рапаве захотелось выпить еще, захотелось именно в ту минуту, его потянуло выпить, и пришлось закончить рассказ. Он снова тяжело опустился в кресло, залпом выпил виски и протянул стакан, прося долить.
— Папу Рапава, — продолжал Келсо, на треть наполняя стакан гостя. — Племянник Авксентия Рапавы, давнего приятеля Берии, работавшего с ним в Грузинском НКВД. Самый молодой из охраны. Новичок в городе. Возможно, чуть простодушнее остальных. Я прав? Словом, старательный молодой человек... Хозяин посмотрел на этого молодого человека и подумал: «Да, я могу на него положиться, могу положиться на племянника Рапавы — он будет держать язык за зубами».
Молчание затягивалось, и такая стояла тишина, что казалось, будто в комнату вошел кто-то третий и прислушивается. Голова Рапавы закачалась из стороны в сторону, потом он пригнулся и, сцепив руки на тощей шее, уставился в вытертый ковер. Седые волосы его были острижены чуть не наголо. От макушки почти до виска шел старый сморщенный шрам. Такое быловпечатление, будто рану зашивал шпагатом слепой. Пальцы — желтые, почерневшие на концах, без единого ногтя.
— Выключи свою машинку, парень, — тихо произнес Рапава. И кивком указал на стол. — Выключи. А теперь вынь кассету — правильно — и положи так, чтоб я ее видел.
Товарищ Сталин был маленький, около ста шестидесяти сантиметров, но тяжелый, очень тяжелый! Точно тело состояло не из костей и мяса, а из чего-то более крепкого. Они протащили его по деревянному полу — голова висела и то и дело ударялась о паркет, — затем приподняли и положили на диванчик ногами вперед. Рапава заметил — не мог не заметить, так как ноги находились у самого его лица, — что второй и третий пальцы на левой ноге Генсека срослись, а это мета дьявола, и Рапава, когда никто не видел, перекрестился.
«А теперь, товарищ, ответь: ты хочешь быть на земле или под ней?» — спросил Берия, когда Маленков ушел.
Сначала Рапава решил, что неверно расслышал. Но тотчас понял, что его жизнь никогда уже не будет прежней и что ему повезет, если после этой ночи он останется жив. И он прошептал: «Мне б на земле, Хозяин».
«Молодчина! Надо найти вот такой ключ. — И Берия показал размер большим и указательным пальцами. — Ключ, похожий на тот, каким заводят часы. Он был привязан шнурком к медному кольцу. Поищи в вещах».
Знакомый серый китель висел на спинке стула. Поверх него лежали аккуратно сложенные серые брюки. Рядом стояли высокие черные сапоги с наращенными каблуками. Рапава двигался как автомат. Что за странный сон ему снится? Отец и учитель советского народа, вдохновитель и организатор победы коммунизма, вождь всего прогрессивного человечества лежит в собственных нечистотах, лишившись половины своего железного мозга, а они, точно воры, шарят в его комнате?! Тем не менее, выполняя приказ, он взялся за китель, а Берия со сноровкой старого чекиста занялся письменным столом: вытаскивал ящики, опорожнял их, просматривал содержимое, швырял все обратно и вставлял ящики в пазы.
Ни в кителе, ни в брюках ничего не оказалось, кроме грязного носового платка с засохшей мокротой. К этому времени глаза Рапавы привыкли к полутьме и он мог уже как следует оглядеться. На одной из стен висел шелковый китайский ковер, изображавший тигра. На другой — и это было совсем уж странно — Сталин разместил фотографии детей. Главным образом совсем маленьких. Даже и не фотографии, а вырезки из журналов и газет. Их было дюжины две.
«Ничего?»
«Нет, Хозяин».
«Обыщи диван».
Они положили Сталина вдоль диванчика и сложили ему руки на животе — такое было впечатление, будто старик спит. Он тяжело, с хрипом дышал. Вблизи он не походил на свои изображения. Лицо было мясистое, в красных пятнах, испещренное оспинами. Усы и брови седые. Волосы такие редкие, что под ними просвечивала кожа. Рапава наклонился над ним — ну и вонища, точно он уже разлагается! — и просунул руку между подушками и спинкой. Он прощупал всю щель пальцами — сначала влево, к ногам Генсека, потом вправо, к голове. Пальцы почувствовали что-то твердое, и Рапаве пришлось поднатужиться, чтобы вытащить этот предмет, для чего он легонько уперся в грудь Сталина.
