же с мужем — в другую страну.
Был принц Джон поражен, и воскликнул принц Джон:
Извлечем из истории соль:
Пред любовью смешон хоть слуга, хоть барон,
Даже лев, будь он трижды король!
Фридрих I Барбаросса
(1122–1190 г.)
О пользе плавания
Герцог швабский, Фриц Краснобородый,
был учтивый рыцарь и боец,
в молодые (и не только) годы -
покоритель девичьих сердец.
Раз цыганка Фрицу нагадала,
что вода ему грозит бедой,
что ему, не много и не мало,
захлебнутся суждено водой.
Фриц держал судьбу железной лапой,
выбирал не самый легкий путь.
и, как Фридрих, был помазан Папой.
Император вам, не что-нибудь!
Он ходил в военные походы
против Папы, с Папой заодно,
но не пил с тех пор ни разу воду.
Пил он соки, пиво и вино.
Даже если грязный был и потный
(танцевал ли, или морды бил)
мылся Фридрих очень неохотно,
а купаться вовсе не любил.
Даже в очень жаркую погоду
он не плавал в речке никогда.
Нет! Он не боялся прыгнуть в воду,
но ему не нравилась вода.
Через реку мост построит новый,
чтоб пройти, не замочивши ног.
Но однажды был поход крестовый
Он, как рыцарь, не пойти не мог.
Цвет тогдашних рыцарей собрался
Гроб Господень отобрать войной.
Фридрих плыть по морю отказался,
и пошел дорогой обходной.
По Европе, в пыль вбивая обувь,
чтоб не контактировать с водой,
вел свои войска к Господню Гробу
славный Фридрих с рыжей бородой.
По тропинкам вдоль скалистых склонов
по армянским долам и горам
Шла немецких рыцарей колонна,
Барабаны били по утрам.
А в горах ручьи сбегают звонко
с тающих снегов весенних дней
Салеф, — это мелкая речонка.
Иногда — канавы не полней.
Там, где летом вброд гуляют куры,
по весне — бушующий поток.
Немцы раньше часто гибли, сдуру
путь свой устремляя на Восток.
В речку не ходи, не зная броду!
Даже если рыцарь ты, и смел.
Тут-то Фридрих бултыхнулся в воду.
Плавать он, понятно, не умел.
Кто с самой Фортуной спорить вправе
от царя до низкого раба?
Барбаросса утонул в канаве.
Ничего не сделаешь — судьба!
Но не стоит все-же, слово-право,
жаловаться на судьбу свою.
Взрослые! Детей учите плавать!
Это пригодится, зуб даю!
Духи степи шепчут монголам
(1227 г)
Песнь о Покорителе Вселенной
Земля дрожала от ужасной вести
и ветры разносили пыль и страх:
Ушел Сын Неба. Ночью, в тайном месте
сокрыт от всех его священный прах.
Он был начало всех начал, и воин и творец,
Сквозь огнь он вышел из горнил, блистая как сапфир.
Клич боевой его звучал как Хаоса конец.
Своей душой он съединил рассыпавшийся мир.
Коней, рабынь и золото сокрыли
в холодных недрах Матери-Земли
Три тысячи рабов ушли в могилы
и знание с собою унесли.
Пред ним рассыпался в песок китайских стен кирпич
И перед ним лежали ниц цари могучих стран
Дрожали Запад и Восток, и был Он меч и бич.
О, разрушитель всех границ, Великий Чингис-хан!
И шесть веков империи обломки
как угли в пепле будут слабо тлеть,
а память свято будут чтить потомки
как восемь юрт, знамёна, лук и плеть.
(Реликвии культа Чингисхана)
И пусть вас кони понесут свободно и легко,
укажут путь вам звёзд угли и пастухов костры.
Налейте в золотой сосуд кобылье молоко,
и духи Неба и Земли благословят дары!
Из монгольского канона «Алтан дэбтэр»
Орлеанская дева
(1412–1431)
О героинях, отдавших жизнь за Родину
На угля́х костра зола, будто иней
и останки в Сену ушли.
Ты свободна, Жанна! Ты, — героиня.
А еще — больная совесть земли.
В небесах теперь твой сад и обитель,
восхваления Богу — как всхлип:
Твой дофин трусливый стал — "Победитель".
Торговал тобою "Добрый Филипп".
Но тебе сейчас, наверно, неплохо
там, где мир, и благость, и тишь.
Кстати, Карла, малодушного жоха,
ты его за подлость простишь?
Ты простишь их всех: Филиппа, Кошона,
англичан, бургундцев, Париж?
И народ твоей страны потрошенной,
Ты, конечно, тоже простишь?
***
Верой для богатых и бедных
В блеске лат, мечей и одежд
Как ты шла красиво, победно,
Вопреки неверью невежд.
Побеждала непобедимых
И тому примеров не счесть,
Потому что необходимо,
Потому что Вера и Честь.
С Верой шла на смерть, на страданья.
И с тобою — Знамя и меч.
Знатоки Святого писанья
твердо знали, что таких нужно жечь.
"Франции спасенной быть девой"
прорекли в надежде пустой.
Ты могла бы стать королевой.
Но сожгли — и стала святой.
И тебе поётся "Осанна!"
Ты уже почти божество.
Так скажи теперь, Дева Жанна:
стоила ли Вера того?
Солнце, утопив полушарье
Пялится багровым бельмом.
А Руан опять пахнет гарью,
потом, кровью, ржавью, дерьмом,
безнадегой, конским навозом.
Вонь от войн, предательства, лжи.
Ты идешь по облачкам, да по розам…
Жанна, ты довольна? Скажи!
Жизнь твоя могла ли быть серой?
Стоит жизнь — свободы земли?
Ты болела правдой и верой.
Вот за то тебя и сожгли.
Ты могла б любить, целоваться,
выйти замуж, — только живи!
Каково сгорать в девятнадцать,
не познав восторги любви?
Как принять без желчи, без гнева?
Верить как, когда без стыда
предана и продана Дева,
а народ молчал, как всегда.
Май идет, звенящий и терпкий.
Ночь надвинет синий тюрбан.
Возожжет тебе фейерверки
помнящий тебя Орлеан.
Людям надо зрелищ и хлеба.
Ты ж простила род наш худой?
И слезинка скатится с неба
падающей в Вечность звездой.
В эпоху Ивана Грозного
(1530–1584 г.)
О вертикали власти
Ещё в средневековом антураже,
монгольских "иг" пересидев века,
Россия обрела себя на страже
чужих идей, неясных ей пока.
Народ пока не сознавал бесправность,
крестились мужики на пушек гром.
В Москве, в Кремле, СОБОРНОСТЬ и ДЕРЖАВНОСТЬ
тихонько зрели в тишине хором.
Мираж ромейский, на весь мир простёртый,
блазнил, манил в неведомую даль.
Великий князь и царь Иван четвёртый
решил построить власти вертикаль.
В войне с пяти сторон завязло царство.
