рассказчика,—сколько горя и убытку она нам принесла!
— Знаете, граждане, сколько одна Россия за войну людей потеряла?
- Много, должно быть. В одной нашей станице сколько вдов и сирот осталось.
— Три с лишним миллиона человек мы потеряли. А кто эти миллионы? Вон поповский сынок, офицерик, и пороху-то не нюхал, а рабочие и крестьяне миллионами головы свои сложили. Да-с. Обсуждали мы это все, волнуемся, а тут известие из Колпина 1 пришло, что рабочие там забастовали 2, работу бросили и требуют, чтобы им жизнь улучшили. Было это, как сейчас помню, 21-го февраля,3 а 26-го х рабочие потребовали, чтобы отныне у нас царей не было. 27-го уже большинство Петроградских фабрик бастовало. Всех бастовавших рабочих было около 100 тысяч человек.
Ну-с, как это говорится, дальше в лес — больше дров. Восстал народ. Нас, это, офицерство уговаривает, чтобы мы царя поддержали. Ну, а нам какой же расчет? Казаки, на что уж были царю верные служаки, и те в рабочих не стреляли. Только городовые да жандармы на царской стороне остались. Понаставили они на больших домах пулеметы и бьют из них пo рабочим. Рабочие к нам: так и так, мол, братцы солдаты, вы такие же рабочие да крестьяне, как мы, за кого, мол, пойдете, за нас или за царя? Ну, мы ясно, за свой, за трудовой народ. Вот, значит, наш Волынский полк, Павловский полк да Литовский и выступили за рабочих.
Избрали временное правительство, царя поймали и арестовали. Вот вам и весь сказ.
— Ну, а как же теперь будет дальше?
Павлушкин отец задумался.
— Да как вам, граждане, сказать,—начал он снова,—кто его знает, как будет дальше? И с царем было плохо, и с временным правительством дело не ладно. Думали — царя прогоним и войне конец, а временное правительство одно заладило: "воевать до победного конца" да и только. А с кем воевать, за кого воевать?
— А правда, что наши фронт бросают да домой идут?— спросил кто-то.
— Конечно, правда.
— А что-ж им за это?
— Что? Расстреливать велят, вот что!
Все замолкли, задумались.
— Да, продолжал рассказчик,— расстреливать велят, да мало это действует. Все равно домой идут, да не одиночками, а сотнями.
Крепко запал этот рассказ Ваське в голову.
КРАСНЫЙ ДЕЗЕРТИР
В конце лета у Васьки умерла бабушка. После долгих просьб поп разрешил-таки Анне взять Ваську к себе.
— Вот что. Анна,— сказал он ей: не гоже мальчишке зря чужой хлеб есть и без дела шататься. Коли хочешь, чтобы жил при тебе, пусть коров да свиней моих пасет.
— Батюшка, да ведь Ваське годочков-то совсем еще немного!
— Ничего. Не хрустальный он, Васька твой, не разобьется. А ты думала как, задарма он, хлеб-то, дается?
— Да я хлеба вашего сама даром не хочу.
Потужила Анна, —жаль Ваську. Куда ему, малышу, с утра до вечера за скотиной ходить?
Однако делать нечего, пришлось согласиться.
Перебрался Васька к матери.
— Ты чего, отрепа, к нам приперся?— сказала ему Райка, поповская дочка. Ты думаешь я с тобой буду играть? Мама сказала, что ты—кухаркин сын, и чтобы я с тобой не играла.
— А на что ты мне сдалась?- отвечал Васька и показал ей язык.
Рая расплакалась и побежала жаловаться матери.
— И поделом тебе,— сказала ей матушка,—не подходи к этому грязному мальчишке, его мать прислуга и он тебе не пара..
Стал Васька гонять в поле поповских коров.
Однажды под вечер гнал он их домой и встретил своего приятеля Павлушку.
— Ты куда, Павлушка, идешь?—спросил он.
— На мельницу.
— Зачем?
— Мать послала. Хочешь, идем вместе.
— А со скотиной как же?
— Я помогу, вместе загоним.
— Ну, ладно.
Загнав коров во двор, Васька с Павлушкой отправились на мельницу.
Солнце уже село. Догорала вечерняя заря.
На окраине станицы, за кирпичным заводом, показались широкие крылья ветряной мельницы.
— А зачем тебя мать на мельницу послала?—спросил Васька.
— Да так, дело есть,—уклончиво ответил Павлушка и помолчав, добавил:— я-б тебе рассказал, да ты разболтаешь.
— Вот отсохни у меня язык, если я проболтаюсь.
— А не врешь?
— Не вру.
— Смотри, а то я с тобой играть не буду.
— Да говорю-ж не вру. Ну, вот, провалиться мне, не вру.
— Ну, смотри, Васька, никому не болтай. А то у нас какие ребята! Говорят —не скажу, а сами обманывают.
Я никогда не обманываю,-надулся Васька, это вот поповская дочка Раиска, так та постоянно брешет. Сама чайник разбила, на мою мать свалила.
— Наверное испугалась, что от попадьи влетит.
— Так что-ж, что испугалась? Я вон у покойной бабушки ножницы сломал. Тоже испугался. Бабушка моя бедная была, ей ножницы не то, что попадье—чайник. Так я-ж не врал. Пошел к бабушке и сказал: бабушка, а я ножницы сломал.
— Ну, а бабушка?
— Бабушка очень рассердилась, бранилась и бить меня хотела, да я драться-то не дал, —убежал. Бабушка посердилась, посердилась да и перестала, а я всё-таки не врал.
— Ну, так знаешь, что я тебе скажу?
— Что?
— Моего отца арестовать хотят, а он взял да и убежал.
— А что он такое сделал, что его арестовать хотят?
— С войны ушел. Это он только говорил, что в отпуск пришел, чтобы люди не знали, а на самом-то деле он с фронта убег.
— Чего же он убежал? Наверно на войне очень страшно.
— Ничего ему не страшно. Мой отец ничего не боится, а ушел он потому, что не хочет немецких солдат убивать. Зачем я, говорит, буду их убивать? Что они мне сделали, что я их убивать буду?
— Где-ж он теперь, твой отец?
— Прячется. На мельнице рабочий есть, так он один, только и знает, где отец прячется.
— Так ты что, к этому рабочему идешь?
— К нему. Мать послала узнать, где отец.
Придя на мельницу, ребята нашли рабочего Илью Глушина.. Павлушка передал ему поручение матери.
— Идите за мной,—позвал их Глушин.
Отведя их шагов на пятьдесят от мельницы и убедившись, что поблизости никого нет, Глушин отозвал в сторону Павлушку и сказал:
— Павлушка, отец в железнодорожной будке у Трофима,, так матери и скажи. Пусть не беспокоится. Завтра в это время опять ко
