Аркадий сел в желто-красную милицейскую машину Фета и въехал на Крымский мост. Замерзшая река вот-вот должна была вскрыться. Девять часов. Два часа как его подняли с постели. Он еще не завтракал, только курил. Спускаясь с моста, он помахал красным удостоверением регулировщику на перекрестке и промчался мимо остановившихся машин. Служебная привилегия…
Аркадий не питал особых иллюзий в отношении своей работы. Он был старшим следователем по расследованию убийств в стране, где совершалось мало хорошо организованных преступлений и не было талантливых преступников. Обычной жертвой простого русского была женщина, с которой он спал, а потом, напившись, бил ее по голове топором, к тому же и попал-то только на десятый раз. Короче говоря, преступники, с которыми имел дело Аркадий, прежде всего были обыкновенными пьяницами, а потом уже убийцами. Из своего опыта он вынес убеждение, что практически не было ничего опаснее, нежели быть приятелем или женой пьяницы, а полстраны не просыхало от пьянства.
С крыш свисали мокрые сосульки. Пешеходы шарахались от мчавшейся машины следователя. Но все же было лучше, чем два дня назад, когда машины и люди расплывчатыми тенями передвигались в клубах тумана. Обогнув Кремль, он выехал на проспект Маркса, повернул на Петровку и через три квартала подъехал к желтому шестиэтажному зданию — Управлению московской милиции. Поставив машину в подвальном гараже, он поднялся на лифте на третий этаж.
Газеты обычно писали об оперативном штабе милиции как о «настоящем мозговом центре Москвы, готовом в считанные секунды среагировать на сообщения о несчастных случаях или преступлениях в самом безопасном для жизни городе мира». Одна из стен представляла собой огромную карту Москвы, разделенную на тридцать районов и усыпанную лампочками, обозначавшими сто тридцать отделений милиции. На пульте связи — ряды переключателей. Отсюда офицеры связываются с патрульными машинами («Пятьдесят девятый», ответьте «Волге») или по кодовому названию — с отделениями («Омск», ответьте «Волге»). Едва ли во всей Москве был другой такой зал, где царили бы столь продуманный порядок и спокойная атмосфера — порождение электроники и тщательно организованного процесса просеивания информации. Существовали определенные квоты. Участковому милиционеру полагалось официально докладывать только об определенном числе преступлений; иначе он поставил бы своих коллег с других участков в нелепое положение — им пришлось бы докладывать об отсутствии преступлений вообще. (Все признавали, что хоть какая-то преступность должна быть.) После этого отделения милиции друг за другом подгоняли свою статистику, с тем чтобы показать надлежащее сокращение убийств, разбойных нападений и изнасилований. Это была эффективная система, которая требовала спокойствия и добивалась его. На большой карте сейчас мигала только одна лампочка, означавшая, что за последние двадцать четыре часа в столице, насчитывающей семь миллионов жителей, отмечен всего лишь один значительный акт насилия. Лампочка мигала там, где был Парк Горького. В центре оперативного зала, глядя на лампочку, стоял комиссар милиции, крупный широколицый мужчина в отделанном золотыми галунами сером генеральском мундире с орденскими колодками во всю грудь. С ним были два полковника, заместители комиссара. Аркадий в своей будничной одежде имел затрапезный вид.
— Товарищ генерал, докладывает старший следователь Ренко, — согласно ритуалу представился Аркадий. «Побрился ли?» — подумал он про себя, удерживая желание провести рукой по подбородку.
Генерал едва кивнул в ответ.
— Генералу известно, — сказал полковник, — что вы специалист по расследованию убийств.
— Генерал хочет знать ваше предварительное мнение по этому делу, — сказал другой полковник. — Можно ли рассчитывать на то, что дело будет раскрыто быстро?
— Я уверен, что с нашей лучшей в мире милицией и при поддержке народа мы сможем разыскать и задержать виновников, — убежденно ответил Аркадий.
— Тогда почему, — спросил первый полковник, — в отделениях милиции нет сводки с информацией о жертвах?
— На трупах не было документов. Они в замороженном состоянии; трудно сказать, когда они умерли. Кроме того, они изуродованы. Установить их личность обычным путем не представляется возможным.
Бросив взгляд на генерала, другой полковник спросил:
— На месте преступления был представитель Комитета государственной безопасности?
— Да.
— В Парке Горького… Просто в голове не укладывается, — в конце концов вставил свое слово и генерал.
В управлении Аркадий позавтракал, выпив кофе с булочкой, затем, опустив двухкопеечную монету, позвонил из автомата.
— Можно товарища Ренко, учительницу?
— Товарищ Ренко на совещании в райкоме партии.
— Мы собирались вместе пообедать. Передайте товарищу Ренко… передайте ей, что муж будет вечером.
Весь следующий час он просматривал досье молодого сыщика Фета. Удостоверившись, что тот занимался только делами, представлявшими особый интерес для КГБ, Аркадий покинул управление через двор, выходящий на Петровку. Милицейские служащие и женщины, возвращавшиеся после долгого хождения по магазинам, пробирались между стоявшими у подъезда машинами. Помахав дежурному в будке, он направился в лабораторию судебной экспертизы.
В дверях прозекторской Аркадий остановился и закурил.
— Что, боишься блевануть? — взглянул на него Левин, услышав, как чиркнула спичка.
— Нет, просто не хочу мешать работе столь высокооплачиваемых специалистов, — парировал Аркадий, намекая, что патологоанатомы получали на 25 процентов больше обычных врачей, имевших дело с живыми людьми. Это была «надбавка за вредность» да постоянную опасность заразиться от трупного яда.
— Всегда есть риск, — сказал Левин. — Одно неосторожное движение ножом…
— Они заморожены. Единственное, чем они могут тебя наградить, — это простуда. Кроме того, ты никогда не ошибаешься. — Аркадий несколько раз глубоко затянулся, пока носоглотка и легкие как следует не пропитались дымом.
Подготовившись таким образом, он шагнул в атмосферу, насыщенную запахом формальдегида. Эти три жертвы при жизни были абсолютно разными людьми, но смерть сделала их какими-то страшными близнецами. Белые как мел тела, лишь легкая синева на ягодицах и плечах, покрытых гусиной кожей, у каждого — отверстие против сердца, обрубленные пальцы и безликие головы. От линии волос до подбородка и от уха до уха вся плоть была срезана, остались только костяные маски в запекшейся крови. Глаза выколоты. В таком виде их достали из-под снега. Ассистент Левина, страдающий насморком узбек, еще больше разукрашивал трупы, вскрывая дисковой пилой грудные полости. Чтобы согреть руки, узбек время от времени откладывал пилу. Крупный труп мог оставаться куском льда целую неделю.
— Как же ты раскрываешь убийства, если не выносишь вида покойников? — спросил Аркадия Левин.
— Я арестовываю живых людей.
— И гордишься этим?
Аркадий взял со стола предварительные заключения и прочел:
