– С этим можно спорить…
– Можно, но не нужно.
Сэр Дэниз понял, что первый лорд империи чрезвычайно серьезно подготовился к беседе, если знает все и о театре, и о сосланных боярах-просветителях, – этот вечерний вызов на Даунинг-стрит был, видимо, далеко не случаен и давно продуман.
Поэтому свою мысль – а сэр Дэниз был известен как сторонник англо-русского сближения – он продолжил осторожно, но тем не менее твердо:
– России слишком хорошо знаком ужас чужеземного ига, сэр, чтобы серьезно тяготеть к Востоку. Поверьте, ее тайная мечта, несмотря на оппозицию московских традиционалистов, – обручение с нами.
– Упаси нас бог от этого, особенно после брачного союза его дочери с герцогом Голштинским…
После долгой паузы сэр Дэниз задумчиво спросил:
– Вы полагаете более разумным повернуть Россию в объятия безбрежной Азии?
– А что вы называете Азией? – спросил первый лорд рассеянно.
– Скорее всего Поднебесную.
– А отчего не Турция?
Сэр Дэниз ответил сразу же – твердо:
– Оттого, что вера Магомета бескомпромиссна. Следовательно, сколько-нибудь прочный и долгий союз христианского православия с кораном невозможен.
– А кого вы прочите в гипотетические союзники России – если будущее измерять не годом и не десятилетием, но веком?
– Вы бы хотели получить ответ, который можно трактовать таким образом, что союзником России я хочу видеть не могучую Турцию, но Поднебесную империю?
– Но там же слепая вера в Будду, – улыбнулся первый лорд.
– Во-первых, Будда – не Мухаммед, он терпим и любопытен. Во-вторых, при дворе богдыхана множество католических миссионеров; их резиденции не только возвышаются в Бейпине, но и в Шанхае и Кантоне. И доминиканцы, и иезуиты – персона грата в Поднебесной империи; миссионеры даже Конфуция причислили к лику святых, наравне с Франциском Ассизским. Они – сила в Поднебесной империи…
– Тем более, – задумчиво произнес первый лорд. – Тем более, альянс России с Востоком, который рано или поздно вольется в лоно ватиканской церкви, пусть, увы, еще не протестантской, но Христовой, и станет, таким образом, цивилизованным регионом, – выгоден нам, ибо мужем сделается Азия, Санкт-Петербургу суждено быть супругой, а в этом – залог страдательности. Не станете же вы спорить против того, что у католичества еще есть шанс заключить мир с православием? И, наконец, последнее. Кто вам сказал, что мы намерены допустить прочный союз «Россия – Восток», если не только вы – а я вижу ваше несогласие со мной, – но и другие эксперты почитают такого рода альянс опасным для Острова? Мы же смогли сделать так, что Турция ныне стала главной угрозой Петру на юге? Мы же смогли вызвать смуты в Иране, сделав его нестабильным, а поэтому особенно опасным для Петербурга? Мы можем многое и на севере, разве нет? Швеция и Дания – карты в нашей игре. А на западе? Чего стоит вопрос о польской короне? И Швеция, и Австрия, и Пруссия претендуют на это золото… Словом, мы имеем достаточно сил, чтобы заставить медведя жить в своей берлоге безвылазно.
– Ну а если медведь все-таки выйдет из берлоги, сэр? – спросил шеф Адмиралтейства. – Угроза скифского вторжения в Европу в таком случае станет вопросом не веков, но десятилетий.
– Петербургские консерваторы клянут знания, – задумчиво произнес первый лорд, – Наука для них – бранное слово; маленькое тело нашего фрегата мужественно противостоит стихии океана, оттого что оно – дитя дерзкого разума; сотни слуг короны его императорского величества будут властвовать над миллионами чужеземцев, ибо мы являем собою знания, они – слепую массу. Мир вступил в эру философии и ремесла, мы идем по этому пути, мы не намерены сворачивать; я ведь прав, когда говорю, что в Петербурге наличествует весьма могущественная оппозиция знанию и технике, не так ли?
– Русский государь столь широко развернул свои реформы, что я не удивлюсь, если в России наука, несмотря на определенное противодействие Петру, сделает неожиданный для нас рывок в качестве и количестве.
– Я жду более определенного ответа. Мне приятна ваша симпатия к России, но, как я мог понять из донесений представителей при дворе Петра, в северной столице очень многие не поддерживают новации государя. Я бы считал разумным помочь тому, чтобы консервативная сила, стоящая в оппозиции императору, сделалась доминирующей в России. Для того чтобы мои консерваторы могли надежно править Островом, надо сделать так, чтобы русские консерваторы провели законы о запрещении строительства новых городов, мануфактур, бирж; надобно бы подсказать им мысль об эмбарго, как это было раньше, на все и всяческие общения российских подданных с коварным, отвратительным, низким, гниющим Западом, – так, кажется, старорусская партия называет нас в кулуарах?
– Да, – согласился сэр Дэниз, – такого рода определение можно услышать в Москве, вы правы, и не только в кулуарах, а вполне открыто.
– Я весьма тщательно изучил возможность ставки и на российских прогрессистов, на тех, с кем Петр сделался одной из крупнейших фигур нынешнего века. Люди эти сами по себе интересны и талантливы, слов нет, но ведь они случайны: многие из них – немцы, голландцы, англичане. Петр, будучи баловнем судьбы, выиграл их на шальной номерок в театральном гардеробе. За ними нет истории. А Россия – страна традиций; достоинства человека там, сколько я слышал, исчисляются – так же, впрочем, как и у нас в палате лордов, – древностью рода, слепой послушностью власти, желанием сохранить в недвижности мгновенье, полагая, что в этом именно и сокрыт путь к бессмертию. Если бы у нас не было капитанов дальнего флота, губернаторов заморских территорий, фабрикантов и биржевиков, наша палата лордов легко превратила бы Остров в факторию Сингапура; именно так: не Сингапур – наша фактория, а мы бы сделались факторией Сингапура… Поверьте, тот, кто вознесся вместе с Петром, уйдет вместе с ним в героическую сагу. Но ведь саги лишены материальной силы; в плане политического баланса они – суть память, а память делается взрывоопасной лишь по прошествии века, после того, как политический поворот стал фактом истории… Меншиков по-прежнему не появляется на балах?
– Последняя почта была от второго генваря, сэр. До того дня светлейший князь нигде не был замечен дипломатическими представителями.
– Вот видите… А Меншиков – ключевая фигура. Против него идет интрига. Или он сам начал свою? В чем причина охлаждения к нему Петра? Все это чрезвычайно интересно, не находите?
– Нахожу.
– Если я прав, значит, ставка на русских консервативных традиционалистов более разумна, чем надежда на нынешних радикалов?
– Мы разрабатываем такого рода стратегию, – кивнул сэр Дэниз. – Она абсолютна в том смысле, что отталкивает Россию от прогресса в науке, делая, таким образом, зыбкою державой, значительно более слабой, чем прусские и германские княжества, допусти мы вероятие их объединения. Согласен, игра стоит свеч, подступы к консерваторам у нас есть. Ну а если мы представим себе некий катаклизм на Острове? Упаси нас, господь, от этого, конечно же, – и все-таки? Мор, ураган, торжество интриг материковых государей, растущие амбиции мадридского двора?
