сей раз не повезло, поторопился малость», — вздохнул Мурада и облизнулся.
— Да ты, брат, не собака, а настоящее сокровище! — произнес с уважением Илларион. — Вот этот собачник, гляди, какой верзила вымахал, а все на бабушкиной шее сидит, а ты уже сам о себе заботишься. Молодец! Однако воровать все же нельзя, это ты учти! Краденый кусок впрок не идет. Вот хоть возьми нашего завскладом Датико, — близок его смертный час. А какой ненасытный был, все ему мало. Теперь вот валяется в постели, как списанный товар. Слышишь?
«Слышать-то слышу, да что с того? Все воруют, а я что, божий агнец В конце концов я обыкновенный пес», — возразил про себя Мурада.
— Ладно, иди к себе и не вздумай убегать со двора, не то поколочу, сукин ты сын! — сказал я и легонько пнул собаку ногой. «He ругайся!» — огрызнулся Мурада и, поджав хвост, побрел восвояси.
Илларион скрутил самокрутку, затянулся и сказал:
— Утром обошел я колхозные поля, побеги сои сплошь обглоданы, не иначе, как зайцы шалят… Следы видел… Не мешало бы пройтись завтра утром с ружьем…
— Знаю я твоих зайцев! Прошлый раз ты тоже потащил меня, а заячьи следы оказались козьими.
— А сейчас, говорю тебе, — заячьи! Кроме того, помет заячий!
— Ну ладно, пойдем. Смотри только, как бы заячий помет тоже не оказался козьим!
— Не учи меня, сопляк! Приготовь-ка к утру ружье да захвати своего глупого пса, авось пригодится… — сказал Илларион, нахлобучил мне по самый нос фуражку и ушел.
На другое утро, чуть свет, мы пробирались сквозь высокую — по колено — росистую траву. Впереди шагал Илларион, за ним — я, за мной трусил весь мокрый, облепленный репьем Мурада.
— Вот это собака! — насмехался Илларион. — Никак за зайцев нас принимает — по следу идет. Скажи ей, пусть бежит вперед!
— Марш вперед! — приказал я собаке.
Мурада послушно сел.
— Устал пес. Может, и нам отдохнуть и перекусить чero-нибудь, а? — спросил Илларион и опустился на землю.
— Что ж, отдохнем, — согласился я и уселся рядом.
Илларион извлек из сумки вареную курицу, мчади, молодой сыр, бутылку виноградной водки и разложил все это на большом круглом камне. Я, со своей стороны, прибавил к столу пхали (блюдо из травы с острой приправой) из крапивы, лобио, вареную картошку, соль. И пиршество началось.
— Смотри, Илларион, не чавкай громко, зайцев распутаешь! — предупредил я.
— Ты над кем смеешься, урод? Зайцев здесь хоть пруд пруди, только искать их нужно с головой! — рассердился Илларион.
Он наполнил стакан водкой и, произнеся обычное «будем здоровы», осушил его.
— Будем здоровы! — сказал я и тоже выпил.
— Закуси чем-нибудь, сгоришь!
— Подумаешь! Не видал я сивухи!
— Мерзавец! Сивуху поищи у своей бабушки!.. Ну, давай по второй!
— Давай! — охотно согласился я, выпил и вдруг развеселился. Ну и пробирает! Бьет прямо в почки!
— Еще бы — чистая чача (по-грузински и «почка» и «виноградная водка».)!
— Выпьем по третьей, — предложил я.
— Выпьем!
Илларион быстро опрокинул в рот стакан и достал кисет с табаком.
— На вот, возьми мой кисет, табак у меня знатный: стамбульский! — сказал я, протягивая полный кисет.
Илларион взял кисет, понюхал табак, подозрительно взглянул на меня, но все же скрутил козью ножку, зажег, затянулся и… опрокинулся на спину.
— Что с тобой, Илларион?! — кинулся я к нему.
Илларион лежал побледневший, с закатившимися мазами и молчал,
— Мурада, скорей воды! — крикнул я.
Илларион отрицательно покачал головой, медленно приподнялся, долго смотрел на меня покрасневшими глазами, потом глубоко вздохнул и спросил голосом приговоренного:
— Откуда у тебя этот табак?
— Илико подарил. А что?
Илларион наполнил стакан, смахнул слезу, потом простер руку к небу и медленно, торжественно произнес:
— Боже всесильный, покарай всех жуликов и подлецов на свете! Ниспошли на Илико Чигогидзе кару, чтобы корчился он в адских муках и некому было бы подать ему руку помощи, кроме меня! Аминь!
— В чем дело, дядя Илларион?!
— К табаку примешан перец!
— Ну, тогда выпьем по четвертой, и пусть бог накажет Илико! — сказал я, выпил, и вдруг мне захотелось поцеловать длинный нос Иллариона.
— Дядюшка Илларион, дорогой мой, ты лучше всех на свете! Если б ты знал, как я тебя люблю! У тебя длинный нос и доброе сердце. Если бы не ты, мне б вообще незачем жить на этом свете. Поверь мне, дядюшка Илларион! Дай-ка я тебя поцелую!
— Ну, говоря откровенно, Зурико, дорогой, другого такого мальчика, как ты, и свет не рожал! Это пустяки, что я старше тебя на тридцать лет! Был я твоим ровесником! Был. Будешь ты моим ровесником! Будешь. Спрашивается, какая между нами разница? Никакой. Разве имеет значение, у кого больше волос на голове? Не имеет. Мы друзья! А потому — выпьем…
…Средь друзей хожу печальный, Я, Симона, эх, Долидзе… затянул я песню.
— Как это — «печальный»? Что тебя печалит, дорогой? В школе обижают, да? Так вот, запомни мое слово — спалю я вашу проклятую школу! Или, может, враг у тебя завелся? Ты только скажи мне, кто он!
И Илларион потряс ружьем.
— Давай, пли, Илларион! Пусть узнает весь мир, арго мы — это мы! Ау-у-у!..
Илларион спустил оба курка, ружье громыхнуло. эхо, словно пташка в клетке, долго бросалось от горы к горе, потом, найдя выход, выпорхнуло и умчалось куда-то…
…Я проснулся от холода, протер глаза и огляделся. По-видимому, Мурада давно закончил завтрак, убрал все со стола и куда-то ушел…
Я разбудил Иллариона.
— Не стой над головой, точно стражник! — огрызнулся он. — И убери, ради бога, ружье, еще выстрелишь, чего доброго, тогда берегись, расквашу твой дурацкий нос!
— Пройдусь немного, может, зайца встречу…
— Иди, иди… будешь стрелять — не забудь закрыть левый глаз! — крикнул мне вдогонку Илларион.
Не успел я сделать и десятка шагов, как услышал отчаянную ругань Иллариона:
— Вай, чтоб ты околела, паршивая! Дерьмо ты, а не собака! Лаять, что ли, тебе лень, ублюдок несчастный?!
— Что случилось, Илларион? — подбежал я с ружьем наготове.
— Вот, полюбуйся, пожалуйста, — сказал он, протягивая ладонь. На ней чернело несколько зернышек заячьего помета.
— Совсем еще теплые, понимаешь? — простонал Илларион и стал яростно давить пальцем зернышки. — Заяц только что был здесь, а твой проклятый пес и не учуял его!
— Где ты их подобрал?
— Да говорю же тебе, вот тут, рядом, в двух шагах! Ну-ка, живо, заходи сверху, а я подкараулю здесь! Заяц не мог уйти далеко!
Я взвел курок и медленно двинулся вверх по косоropy. Bcкope я увидел общипанные побеги сои и заячьи середы. Они вели к большому кусту орешника. Я
