вообще никто не помнит. Аминь!
Но какие-нибудь шведские ученые мужи, подвизающиеся на переосмысливании истории, едва только случилась в Финляндии гражданская война, сразу же нашли параллели между пресловутым Бобриковым и нынешним Маннером. «Оба — диктаторы», — сказали они. А про Маннергейма ничего такого не сказали, будто его тут и не стояло.
Тем не менее, война в Суоми громыхала, пусть ни шатко, ни валко, но люди погибали. Народ, влившийся в борьбу за «правое» дело, подзабросил свое хозяйство, да и соседям не позволял ничем таким заниматься. Один потерянный сезон оказался достаточным, чтобы страна посмотрела в лицо голоду. Голод посмотрел в лицо стране.
А Тойво Антикайнен впервые посмотрел на улицу, где переглядывалось между собой государство и бескормица, через две недели после событий, которые вернули часть миллионов марок в распоряжение Куусинена.
Он отсыпался, тем самым не препятствуя сращиванию поломанных костей и заживлению всяких разных ушибов. Мысль о том, что он теперь тоже сделался потенциальным богачом, делала сон крепким, и, стало быть, воистину целительным. Мысль о том, что единственный посвященный в это обстоятельство спортсмен Пааво Нурми, поведет себя как-то нечестно и нарушит договор, в голову отчего-то совсем не приходила.
Зато приходил несколько раз сам Куусинен.
— Революционный держите шаг, — поздоровался он.
— Неугомонный не дремлет враг, — ответил Тойво.
Синяк с лица старшего товарища прошел, да и сам он весь выглядел, не в пример, спокойней и умиротворенней, нежели в горячие дни начала революции. Вероятно, сказывалось воздействие внушительной денежной массы, над которой у него теперь был полный контроль.
— Как там Революция? — спросил Антикайнен тоном, словно бы о здоровье какой-нибудь престарелой тетушки.
— Честно говоря: пес ее знает, — пожал плечами Отто. — Как-то уже не до революций. Воюют люди промеж себя. Теперь важно не угодить под раздачу.
— Какую раздачу? — не понял Тойво.
— Как тебе известно, любая революция характеризуется ненасытным аппетитом. И в первую очередь она пожирает своих детей. Это и есть раздача: сдали революционера, кому следует, а оттуда его мигом на прокорм пускают. Такая ботва.
Почему-то эти слова совсем не тронули Антикайнена. Ему гораздо важнее было сейчас добраться до района Сернеса, где так и жили отец с матерью и братья-сестры. А потом — в Выборг, где жила Лотта. А потом на море, где белый пароход, черные негры подают коктейли и машутся пальмовыми листьями, чайки противно орут, но это совсем не мешает лежать в шезлонгах и прислушиваться к тому, как поет душа.
К родителям сходить можно, вот к милой девушке Лотте пока ехать не стоит, переждать недельку, окрепнуть, как следует, глядишь — от Пааво Нурми новости придут. Вот тогда — точно: синее море и белый пароход. Пес с ней, с Революцией. Если уж такие мастодонты, как Куусинен и Свинхувуд, забили на пролетариат, то ему этот пролетариат и подавно не интересен.
Нет, конечно, идеи остались, осталось неприятие любого государства, как полицейской машины, осталось желание противостоять виртуальному Самозванцу, так истово созидающему свой гнусный мир руками и ногами человеков, вовсе не имеющий никакого отношения к тому, что создал единый творец, Господь. В двадцать лет молодому парню разума вполне хватает, ума тоже в достатке, вот только с мудростью — никак. Что поделать: мудрость — удел стариков. Тойво это осознавал, поэтому не пытался все свои чаяния и стремления воспринимать, как единственно верные.
Может быть, кто-то из сподвижников запросто обвинит его в предательстве дела Революции, партию вспомнит, всякие там свободы, равенства, братства, единственными целями для которых: взял ружье — и перестрелял всех нахрен. Не лежала у него душа к стрелялкам, больше не лежала. Не хотелось разрушать, хотелось созидать, но так, чтобы не для кого-нибудь, а для себя самого, для дорогих сердцу людей.
Опять пришел Куусинен и объявил с порога:
— Дела неутешительны. Немецкий шпион Ульянов в России взбрыкнул, ныне он против Германии. Теперь они друг друга уничтожают, так что все финские проблемы им по барабану. А у нас сложилось положение, которое долго продолжаться таким образом не может. Маннергейм, ну, или Маннер, если хочешь, совсем скоро разберется с этой свистопляской, прижмет всех, кого надо, и кого не надо. Финляндия, конечно, Родина, но следует немного переждать поблизости.
— Поблизости — это где? — не замедлил спросить Тойво. Сухопутных границ у них было всего две, хотя, конечно, три — но Норвегия на дальнем севере как граница не рассматривалась ввиду дикости и недоступности для перехода. Через море еще какая-то Эстония жила своей загадочной эстонской жизнью, но так просто из нее и в нее не попасть и не выбраться: джонка нужна, чтоб по воде ездила. А в Швецию и Россию тайные контрабандные тропы подразумевались явно.
— В Швеции делать нечего, — хмыкнул Отто. — Жадны до чертиков, обложатся словесами о «демократии», сиди потом в тюрьмах, пока последнюю марку из тебя не выжмут.
— Неужели в Россию? — удивился Антикайнен. — Так у них же там разруха и война похлеще нашей.
— С деньгами сподручней всего жить как раз в Российской Федерации. Бояться не тех бандитов, которые по подворотням шныряют, а тех, кто в кабинетах приказы отдают. Самый главный бандит — это Чрезвычайная Комиссия. Договорился с тем, кто повыше сидит — тебя все, кто пониже, стороной обходить будут, да еще и охранять примутся. А деньги у нас, в том числе и твоими трудами, есть. Дома все успокоится — можно будет вернуться. Мне именно так кажется, через пару лет заживем снова среди родных озер и березок, детей и внуков растить.
Куусинен всегда отличался расчетливостью и глубоким видением перспектив. Ему можно было доверяться, к тому же ни у него, ни у Антикайнена руки в крови не испачканы. Закон нарушали? Да какой закон? Тот, что привел к нынешнему положению вещей? Значит, плохой закон. В принципе, законов хороших не бывает. Но это уже лирика.
— У тебя есть что-то конкретное?
Отто коротко, одними губами, усмехнулся в ответ и развел руки по сторонам, словно потягиваясь. Таким жестом обычно пробуждаются ото сна.
— В общем, в нынешнем Петрограде на Каменноостровском проспекте по адресу строение 26 тире 28 на пятом этаже ты всегда сможешь найти помощь. Не обязательно от меня самого, но от людей, мне знакомых. Такие вот дела. Кстати, ты когда в Выборг?
— Завтра, — ответил Тойво.
Куусинен пожелал удачи и откланялся. Только его и видели. Вместо него объявился почтальон и протянул Антикайнену СМС-ку — сообщение молниеносной связи — разновидность телеграммы. Слов,
