бургомистра и его помощников и единственным залом для заседаний городского совета.
В этом же зале выносились по необходимости и судебные решения.
Постепенно Йора росла, и к башне городской совет прикупил два соседних здания, объединив переходами и дома, и подвалы.
Справа от башни высился большой четырёхэтажный особняк торговца сладостями Броёра, он и сейчас сохранил на фасаде магазины, торгующие солью и пряностями. Слева стоял мрачный дом кожевника, в подвалах которого и располагалась теперь тюрьма для самых опасных врагов магистрата.
Ведьмы в «дом кожевника» не пошли. Звеня колокольчиками, они двинулись к парадному входу в ратушу. Видно, решили донести бургомистру о пленнице.
Один из стражников шёпотом выругался им вслед.
Ведьм в Йоре боялись. Вроде и колдовство исчезло из мира, а вера в ведьминскую силу всё равно теплилась.
Кто знает, может, и вправду осталось немного магии в этих мегерах? А нет, так не подведут злые бабьи языки.
На первом этаже бывшего дома кожевника квартировала городская стража. В большой прихожей звенели голоса и железо — дежурные приводили в порядок оружейную комнату.
Ханна едва успела бросить косой взгляд на копья и арбалеты, сваленные на полу, на бравого молодого мечника в новой кожаной куртке, что вытянулся, приветствуя начальника стражи.
Тот ответил небрежным салютом, свернул в оружейную комнату, засмеялся, обрадовавшись приятелям… А стражники повели Ханну на узкую лестницу, ведущую в подвал.
Дохнуло холодом и запахом нечистот — они спускались в ад, откуда уже не выбраться.
Камеры отделяла от прохода решётка из железных прутьев. Такими же решётками узники были разделены между собой.
Тёмные фигуры сидели на грязной соломе и провожали Ханну глазами. Она не могла разглядеть лиц. На весь коридор полагалось два факела, да и тот, что в конце, уже почти прогорел.
Под потолком была протянута верёвка, с которой свисали мешки. Наверное, так хранили положенную арестантам крупу, чтобы её не сожрали крысы.
«Значит, тут есть и крысы», — с тоской подумала Ханна.
Она знала: крыса может и укусить. А в сырости подземелья ранка быстро загноится, заразит кровь. Так и умрёшь, не совершив мести.
Месть…
Кто не качал на руках родное дитя, не прижимал к груди, не целовал пальчики, не молился за его счастье и добрым, и злым силам, тот не поймёт горя матери.
Ханне не дали даже похоронить дочку, подержать её холодную руку, поцеловать бледный лоб.
Не дал ей Александэр и выплакаться.
Ханна тенью бродила по дому, притворяясь больной. Даже во сне она не позволяла себе зарыдать — могли услыхать слуги и донести, и тогда побег не удался бы.
Она терпела. Молилась ушедшим богам и Сатане, отринувшему человеческий мир.
А потом слёзы перегорели, как перегорает в груди молоко. Высохли, комками соли застыв у сердца. И месть внесла первую страшную запись в книгу ожидания.
Свободная камера нашлась в самом конце коридора. Губастый стражник позвенел ключами, толкнул решётку… В полутьме и не видно было, что там есть дверь.
Пол был земляным, только в углу высилась кучка соломы. Пахло от неё так же, как и везде, — нечистотами и людскими телами.
— Вот тебе новое гнёздышко, птичка, — осклабился стражник. — Обед тебе не положен, на довольствие ставят утром. Посидишь тут голодная, может, будешь сговорчивей? Я могу подстелить плащ?
Ханна шарахнулась, но стражник ловко схватил её за плечо, прижал к себе, быстро прошёлся руками вдоль тела, обыскивая на предмет ножа, а заодно и тиская крепкую молодую грудь.
— Хороша! — усмехнулся он, и глаза его заблестели, а дыхание стало чаще. — Я принесу тебе сыра и хлеба. Хочешь, а, девка?
Он обхватил Ханну за талию, наклонился к её лицу, но она вывернулась с криком:
— Пошёл прочь! И в тюрьме нет покоя от кобелей!
— Ну, смотри, сучка, — беззлобно рассмеялся стражник. — Как бы потом не пришлось лизать за кусок сухаря. Я ведь могу и забыть поставить тебя на довольствие, а? Ты посиди, подумай. Я отдежурю и приду к тебе опосля.
Ханна не успела отшатнуться.
Стражник схватил её, сорвал с плеча суму, сдёрнул с пояса кошель. Вытряхнул медь и зеркальце прямо на грязный пол. Туда же посыпалось содержимое сумы — последняя половинка лепёшки, бурдюк с водой, чистая рубаха, кусок ткани, швейные принадлежности, хлебный нож.
Стражник собрал монеты, поднял зеркальце, выглядевшее грязным и мутным, повертел в руках, и сердце Ханны заколотилось так, словно она — воробей в кулаке бога.
Но стражник не позарился на старьё, швырнул зеркальце на пол, забрав только деньги и нож.
— Ну, пошли уже? — поторопил его второй.
Первый растянул толстые красные губы, полагая, что улыбается Ханне, засопел с сожалением, но повернулся, шагнул, захлопнул дверь из железных прутьев, запер замок.
И стражники ушли, перешучиваясь.
Факел, висевший на глухой стене в конце коридора, почти догорел, но светил Ханне больше, чем многим, — её камера была последней.
Она начала собирать своё добро на ощупь, а потом глаза привыкли к полутьме.
Ханна снарядила суму, надела пустой кошель на пояс, зажала в кулаке зеркальце и без сил опустилась на землю, не зная, кому молиться.
Пока месть была далека, ей казалось, что она явится перед Александэром как демон возмездия. Но вот она в тюрьме, руки дрожат и пальцы не слушаются.
Как быть, когда мир людей, мало того что покинут богами — его отринул сам Сатана?
Что может она, маленькая и слабая? Сумеет ли отомстить?
Но как ей жить, если дочь умерла?
Что стало с нею в аду? И в ад ли пошла душа, ведь договор с Сатаной расторгнут?
Проклятый мир! Он стал совсем никому не нужен, раз даже ад отринул его! Пустой, беспросветный! Такой же унылый и тёмный, как эта тюрьма!
Факел погас, и никто не спешил его заменить. Тьма уплотнилась и встала рядом.
А может, и хорошо, что Ханну сюда привели? Ведь ей пришлось бы искать встречи с Александэром, пробираться в его охраняемый дом.
Она хотела тайком наняться служанкой в ратушу, а теперь муж придёт сам. Нужно только дождаться.
Ханна сжала в руке зеркальце. Она не видела в нём ничего. Никого она не успела предать за свою недолгую жизнь, обмануть или отринуть безвинно.
Потому и зеркальце смотрело на неё равнодушно: не светилось, не оживало в руках.
А вот Александэр даже в темноте увидит в нём отражение дочери. И колдовство заставит его опомниться и раскаяться, достать девочку пусть даже из самого ада!
Он найдёт дочь. Или погибнет от боли и памяти!
Стражник
