Мэгги внезапно обернулась, и Джон вздрогнул от неожиданности и удивления. На мгновение ему показалось, что Мэгги Барнс смотрит прямо на него, хотя с ее стороны стекло было совершенно непрозрачным. Лицо ее было приятным, хотя и не особенно примечательным. Единственная необычная черта – большие карие глаза, такие светлые, что при определенном освещении они могли показаться желтыми, как у кошки.
И эти глаза смотрели на него в упор. Джон был в этом абсолютно уверен. Он почти физически чувствовал на себе их взгляд.
– Говорил я тебе! – пробормотал у него за спиной Энди.
– Она видит меня, – растерянно произнес Джон, не слушая его. – Интересно, как ей удается?
– Рентгеновское зрение или что-то в этом роде, – буркнул Энди. – Откуда мне знать?!
Этот вопрос и в самом деле его почти не занимал. Энди очень не любил, когда Мэгги на него злилась, а сейчас у нее были для этого все основания.
Тем временем Мэгги снова повернулась к обеим женщинам и сказала ласково:
– Извините, пожалуйста, но мне срочно нужно кое-что сделать. Подождите меня здесь, я вернусь через минуту.
Линдси с упреком посмотрела на нее и наклонилась к сестре, словно хотела поддержать, но Эллен не пошевелилась и не проронила ни слова. У нее был вид человека, который стоит на узком карнизе над пропастью и не может двинуться ни вперед, ни назад.
Мэгги быстро вышла из комнаты, и Джон повернулся лицом к двери.
– Должно быть, она услышала нас, – сказал он неуверенно.
– Чушь! – отмахнулся Энди. – У этой комнаты надежная звукоизоляция. Дело не в этом. Мэгги не слышала нас – она нас почувствовала!
В следующую секунду дверь распахнулась и вошла Мэгги Барнс. К удивлению Джона, она оказалась довольно высокой – насколько он мог судить, в ней было не меньше пяти футов и десяти дюймов. Но относительно ее комплекции он не ошибся. Правда, Мэгги нельзя было назвать худой – она была просто очень хрупкой, изящной, почти бесплотной. Про таких обычно говорят – «эфирное создание». Не одевается ли она в мешковатую, просторную одежду нарочно, чтобы придать себе солидности?
Но когда взгляд его упал на лицо Мэгги, Джон понял, что был не прав, когда счел его ничем не примечательным. Ее правильные, не лишенные приятности, но в общем-то довольно заурядные черты одухотворялись взглядом чуть раскосых, золотисто-коричневых глаз, придававших лицу Мэгги непередаваемое выражение. В нем было нечто большее, чем сострадание, большее, чем просто жалость. Джон назвал бы это сопереживанием, умением поставить себя на место другого, которое – он знал – встречается реже и ценится выше, чем безупречная внешность.
Тем временем Мэгги окинула его с ног до головы быстрым, но ничего не упускающим взглядом (при этом у Джона появилось ощущение, что его подвергли глубокому исследованию) и повернулась к Энди, который невольно попятился назад, словно не прочь был скрыться в толще стены. Но, разумеется, это ему не удалось.
– Энди?.. – голос Мэгги звучал обманчиво ласково.
Прежде чем ответить, Энди, точно отгораживаясь от ее пронзительного взгляда, поднял перед собой обе руки и беспомощно пожал плечами.
– Извини, Мэгги… – Он с беспокойством переступил с ноги на ногу. У Энди был вид школьника, которого перед всем классом отчитывает директор, и Джон, не выдержав, выступил вперед.
– Боюсь, это моя вина, мисс Барнс. Я попросил Энди нарушить правила. Меня зовут…
– Я знаю, кто вы и как вас зовут, мистер Гэррет. – Ее взгляд был прямым, а голос был спокойным и ровным. – Но некоторые правила распространяются и на вас, вне зависимости от того, нравится вам это или нет.
– Дело вовсе не в прихоти, – возразил Джон. – Вы, вероятно, еще не знаете, что я получил официальное разрешение наблюдать за ходом расследования.
Ему стоило большого труда произнести эти слова твердо, чтобы она, не дай бог, не подумала, будто он оправдывается, и это изрядно удивило его самого.
– …И вы решили, будто это дает вам право подглядывать, как несчастная женщина пытается припомнить подробности происшедшей с ней трагедии? – холодно осведомилась Мэгги. – Именно это вы называете «наблюдать за ходом расследования»?
Услышав эти слова, Джон резко выпрямился, но возразить ему было нечего. Несколько мгновений он молчал, не зная, что сказать, но Мэгги, казалось, и не ждала ответа. Выдержав паузу, она ледяным тоном добавила:
– Поставьте себя на место Эллен, мистер Гэррет… Смогли бы вы рассказать, как вас искалечил зверь в человеческом облике, если бы знали, что за вами наблюдают двое совершенно посторонних мужчин?
Это был удар не в бровь, а в глаз. Джон перевел дыхание и ответил:
– Вы правы, и я прошу меня извинить.
– Мне показалось, – вмешался Энди, – ты пыталась установить с ней контакт. Скажи откровенно – мы помешали?
– Да. Пожалуй, да… Я, конечно, надеюсь снова ее разговорить, но у меня такое впечатление, что сегодня мне уже не удастся вызвать Эллен на откровенность.
В ее словах Джону послышался упрек.
– Я еще раз прошу прощения за… за мою ошибку, – сказал он. – Поверьте, я вовсе не хотел вам мешать!
– Очень хорошо. В таком случае вы, наверное, не будете возражать, если я попрошу вас уйти. – Мэгги отступила в сторону и широко распахнула дверь, приглашая… нет, приказывая им обоим немедленно удалиться. Энди вышел из комнаты первым. Джон последовал за ним, но на пороге ненадолго остановился и пристально посмотрел Мэгги в глаза.
– Я бы очень хотел поговорить с вами, мисс Барнс. Если можно – сегодня.
– Вам придется подождать, пока я освобожусь. – Она произнесла это почти равнодушно, но ее глаза продолжали пристально изучать его лицо.
– Я подожду, – сказал Джон.
Холлис проснулась, но продолжала лежать неподвижно. В последнее время ей требовалось время, чтобы вынырнуть из мрачных глубин сна, стряхнуть владевшее ею напряжение и страх и вернуться к реальности.
Впрочем, реальность была почти такой же страшной, как и преследовавшие ее кошмары.
Бинты на глазах, то есть там, где когда-то были ее глаза, уже стали для Холлис привычными. Ей было трудно примириться не с ними, а с мыслью о том, что под повязкой теперь находятся глаза другой женщины. Об их бывшей хозяйке Холлис знала только, что та погибла в автомобильной катастрофе, оставив после себя нотариально заверенную и подписанную донорскую карточку.
Врач, осуществивший пересадку, очень гордился проделанной работой. Он был ужасно раздосадован тем, что Холлис задала ему только один вопрос, который самому хирургу казался второстепенным.
– Какого они цвета? – озадаченно переспросил он. – Знаете, мисс Темплтон, мне кажется, вы не вполне осознаете всю сложность…
– Я все осознаю, доктор, – перебила Холлис. – Я отлично понимаю, как вы гордитесь достижениями современной медицины, благодаря которым у меня появился шанс снова обрести зрение. Да, я знаю, что пройдут недели, может быть, месяцы, прежде чем выяснится, насколько успешной была операция. Но пока мне хотелось бы знать, какого цвета… мои… новые глаза.
