тут минутку.
— Э-э! Бумаги.
— Ну разумеется, выдыхая дым.
Еще улыбаясь, я взял хрустящий лист. Окошко со скрипом захлопнулось. Донёсся звук засова. И вновь наступила тишина.
Я улыбался.
«… Вот когда он увидит герб… Я представляю, как изменится его лицо!»
Пять… а после и все десять минут.
Утро.
Во рву понемногу начинали петь лягушки.
Скверный привкус солонины першел в горле, но фляги опустели.
… До меня долетело приглушённое мычанье.
… Странный звук. Если прислушаться, то начинало казаться, что воздух дрожал. Нет. Это был даже не звук, а какое-то гуденье. Едва различимое, но всё же. Пытаясь разобраться, я заметил золотистый отсвет на воде. Совсем недалеко кто-то грелся у костра.
— Да что это такое!
Реакция уже должна была последовать. Она не могла не последовать, и всё же — ворота оставались закрыты.
Я оправился! Выпрямился и приготовил бумаги. Я постучал! Постучал ещё!
— Не шуми!..
Голос басовитый. Уставший и с сильной хрипотцою. Одним резким движеньем, окошко распахнулось — показались пышные усы. И плохо заживший шрам на широкой переносице. На большом и словно бы шершавом, овальном лице.
Я вновь поглядел на пышные усы.
— Ногемсерант Венус! Номер сто тридцать два!
Шаг назад.
— Добрый вечер.
Мне ответил взгляд из-под тяжёлых бровей.
— Прошу прощенья. — Я кашлянул, стараясь прочистить горло. — Не могли бы вы позвать… Позвать другого.
Я вдруг понял, что не знаю, кого конкретно должен был позвать открывший.
— Звание и номер!
Ни единой мысли. Держась за край бумаги, я попытался вообразить очень носастое лицо. Но в сознание всплыло вовсе не оно. До меня дошло: шутка осталась не завершена. «Я ведь представился… Всё верно?»
Чуть вздрогнув, я сглотнул. Перед внутренним взором сам собою возник заголовок утренней: «Тран расплачивается бельём». В сравнении с этим даже прецедент с троллом показался бы мелочью: там я, по крайней мере, имел дело с чудовищем. Все, как и положено герою.
— Ну того, — с различимым сомнением в треснувшем голосе. — Вот такого.
Ещё не решив, не сообразив, что буду делать, я чуть оттопырил ухо. Зачем-то согнул колени в пируэте. Я едва не оступился… так как нога после падения вела себя преподло.
— Минуту!
Окошко внезапно хлопнуло.
«…Эй! Этот шп*здик был здесь?» — «Да к*кое там», — «***нутый! В рог бар*ний согну!»
Скрип засова.
— Такого нет. — Я отступил. Свет фонаря в лицо. — Ворота будут открыты в девять. Я попрошу Вас подождать.
— Нет, стойте! Я… Я не намерен ждать!
— Что-что?
Брови сошлись на прорубленной переносице. Усы ногемсеранта стали подниматься.
— Вот и славно, — закончил он басовито.
И окошечко с гулким ударом закрылось.
Промозгло и темно. Небо уже начало белеть на горизонте, но никаких деталей пока что было не различить.
Спотыкаясь, я подбрёл к Хорошей, погладил её по шее:
— Да и не жалко!.. Правда? Люди… люди и на улице ночуют. Подлецы!
Варианты развития событий крутились настолько быстро, что сознание было словно бы пустым.
«Грязь на королевском рыцаре» — пропечатают в Листках. «Законному рыцарю закон не писан» — озаглавят первую полосу Отношения.
Я выдохнул.
Было очень тихо.
За воротами словно всё вымерло, так что сложно было представить, что там в самом деле кто-то дежурит.
Через какое-то время я понял, что привести мундир в порядок было вполне возможно. «Нужно лишь дождаться, когда всё засохнет и потереть». После этого, уже днём, не составит особого труда незамеченным пройти через ворота. Всего лишь дождаться, когда придет смена, и всё! Белье с вензелем могли и украсть, а стражнику если что никто не поверит. Ничего страшного. Да.
— А у вас стена вся прогнила!
Я хотел ещё раз пинануть. Но, удержался. Неспешно потянул мою Хорошую с моста. Поразмыслив немного, я направился к свету и теплу огня. Через терновник. Кобылица упиралась. Цеплялась. Ходя и мотая головой, она вела, куда не надо… Огромное ей за это спасибо.
Зайдя чуть стороною, из-за отцветающего терновника я изучал груду металла у наваленных поленьев. Костёр. Большой котёл. Лежащие тела.
Чуть откинувшись назад, раскрыв гигантскую пасть, тролл тёрся холкой о сосну. И приседал! И поднимался! Работал то лопатками, а то огромным твёрдым задом. И вверх, и вниз. И по сторонам. Так, что заскорузлая кора сходила чешуёй и пылью.
«Чудовищно!» — одинокая мысль.
Дух сразу приковал к себе всё вниманье… И я… Я далеко не сразу заметил небольшую, мельчайшую в сравнении деталь: к дереву неподалеку был привязан человек. Живой.
Я узнал его. Сизая короткая куртка. Поломанные горизонтальные усы.
«Январь! — Шаг назад. — Тот негодяй, что поссорил меня с троллом в трактире… — Назад. — Он же остался на озере!»
— Что за ястреб⁈
Повиснув на верёвках, мужчина еле дышал… Он почти ничем не отличался от прочих… Всего-то пока ещё дышал.
Под пяткою моею что-то хрустнуло.
Тихо было.
Длинный и мясистый, очень рыхлый нос чуть приподнялся. Ноздри тролла раздулись. С шуршанием колени духа распрямились. И большая, длинная лапа поднялась, ухватилась мозолистыми пальцами за ветку. Нос как будто чуть поджался, а после с трубным звуком распрямился. То самое «гуденье» разошлось. Что-то между рыком и урчаньем привело воздух в движенье.
Нервы сдали:
— М-м…Му-у-уУУ-у-у⁈
Изрезанное бледно-розовыми складками лицо раскрыло пасть. Мешковатое, тело повисло чуть сильнее.
Пофыркивание поленьев. Скрип сосны.
Я зажимал морду моей Хорошей.
Тролл трубно выдохнул. Когти чиркнули по коре, и ветка закачалась. Согнувшись, свесив одну лапу вплоть до раздувшихся коленей, огромная туша другою в задумчивости почесала щеку. Поглядела черными, широко расставленными глазами на гору тел.
IV (+ рис.)
— Откройте! — насколько хватало лёгких, шептал я.
И почти царапал ворота.
Всё без толку. Ни единого звука. Растрескавшаяся с годами, но по-прежнему твёрдая, словно кость, древесина оставалась глуха.
— И что теперь?… — Развернувшись, я впился взглядом в пустую дорогу. — Я ведь назвал себя траном… Всё верно?
Что творилось в голове. Я знал, что очень скоро по округе разойдутся слухи: «Тран позволил троллу жрать людей…» И что тогда?
Я ударил, словно лягнул, ворота пяткой. Уперевшись спиною, съехал по сырому дереву.
Но тут же поднялся: «Это тот ЖУЛИК виноват! Получил своё — что мешало открыть⁈ Двуличный мерзавец!»
— Найду его! — порешил я для себя.
Но тут же позабыл, задумался о Целестине. Об единственной дочери королевского стеклодува
