намереньем, она потащилась к свежим листьям. Копыта её заскользили. Стремя как-то сразу убежало, и… я завалился за кустарник. В бурьян.
Забултыхался у самой воды… Ухватил поводья! Удержался!..
Тишина.
«Динь-д-иинь…» — едва различимо пел в небесной дали серебристый металл.
Тихий скрип стволов… и лёгкий храп… И больше ничего.
— Фавоний, — позвал я с надеждой.
Тишина. Никого на пустой дороге.
Боли не было. Осторожно, чтобы Хорошая не показала норов, я отпустил ремень. Помог ей приподняться, а после сам стал искать «положенье». Я принялся, карабкаться.
— Ах… Ты же шь!.. Я-астреб!..
Что-то липкое под ладонью. Теплое. Морщась, я поднял руку: с рукава свисали клочья… Что-то вязкое. Очень знакомый, пряный запах разошёлся в воздухе.
«Хе-хе».
Рукав, а также колено и весь живот.
Мне пришлось переодеться.
«Чего-то такого» у меня при себе не оказалось, но вид вышел сносный. До г. Залива, по счастью, оставалось не так уж далеко.
Лишь с полчаса своеобразного «аллюра» и я увидел стену. Ни указателей, ни вырубки за пару актов. Деревья просто расступились, и под копытами моей Хорошей загудели доски.
В предрассветный, серый час город предстал передо мною очень скверным частоколом. Оборванная цепь призывно зазвонила у копыт.
Немного подумав, я спешился.
Никаких обозначений или полей. Только ров, в который теперь попрыгали лягушки.
— Ну… хоть умыться можно.
Поёжившись, я… «Скр-р» заскользила внезапно подошва. И свежий жирный запах разошёлся в утреннем воздухе. Кто-то усмехнулся.
Я резко обернулся — никого. Только пустая дорога. И ели. Хорошая моя зафыркала.
— Фавоний, если это ты — покажись!.. Нам нужно поговорить.
Скрип старых сосен. Шелест хвои в вышине… И непонятное шуршанье.
Необходимо было вымыть руки.
Я попытался смыть липкую жижу с туфель.
Напрасно.
— Ястреб!
Чем сильнее я мочил… тем хуже, хуже становилось!
Я признал пораженье. На пробу, попытался обтереть о траву, но и это ничего не дало. Я достал сапоги.
Медленный выдох. Наконец, я постучал во врезанную дверь. Ответа не последовало. Я подождал немного, распрямился. Расправил плечи и ударил посильнее. Пинанул… Носок увяз в прогнившей древесине. Посыпалась труха.
— Эт кто там такой смелый?.. ААа⁈
Несколько опешив, я поспешил освободиться. Чуть отступил. Немного помедлив, сделал ещё шаг назад. Столкнувшись с большой лошадиной головою, я едва не упал. Со скрипом решётчатое окошко отворилось. В носу засвербело.
Это был не столько табак, сколько старая, неизвестно где и зачем полежавшая с десяток лет бумага.
Свет в глаза. Подняв фонарь, стражник осветил с пол акта. Хорошая моя заволновалась. Она отступила.
Фонарь опустился, и только после я увидел большие небесно-голубые глаза. Ряд претенциозных складок на высоком лбе и торчащие очень большие уши… Щёки, заросшие скверной щетиной… Нос какой-то странный. Одновременно большой, мясистый и с аристократической горбинкой.
— Ну и вонь! — поморщился служитель.
Скривившись, он выдохнул дым чуть в сторону:
— АА-А-а⁈
Рот незнакомца открылся. Но цигарка и не подумала выпасть: она прилипла к его губе.
— Я тран.
Просто и без обиняков. В Эквиле разговор так никогда не начинали, но… горизонт уже начинал белеть. Я устал, и хорошо застеленная постель пришлась бы очень кстати.
Я просто не хотел здесь припираться с этим Типом!
— И чего?.. — то ли поёжился, а то ли пожал плечами стражник.
«…»
Я поднял воротник. Вспомнил, что золотые пуговицы (вместе с приличным мундиром) остались в поклаже, и вытянулся ещё сильнее. Загородил спиною лохматую, смехотворно рыжую морду моей Хорошей.
— Я Рыцарь Его Величества Амания Первого!
Брови незнакомца чуть приподнялись. Просунув каску под ржавой решёткой, он посмотрел… на мои сапоги. Бровь опустилась. Губы поджались, и на высоком лбу его вновь проступили морщины. Каска столкнулась с металлом, она покачнулась на ушах. Стражник сопнул.
И улыбнулся.
— Пшёл вон отсюда! — выдал он с неожиданным наслажденьем.
— Что?
— Х-ходят тут пол ночи. А у меня, между прочим, бессонница!.. От вас!.. Уже!..
«…»
Я кашлянул. Плечом оттесняя лошадь, я как бы случайно показался в профиль. Уж портрет-то мой всем в королевстве известен.
Стражник сопнул. Он отстранился, чтобы закрыть смотровое окно…
— Стоять!
Мужчина вздрогнул. Таки потерял цигарку и, вытаращив глаза, проследил за её полётом. С вопросом глянул на меня. И смачно сплюнул. С чувством «сказал» и… словно бы сошёл по паре ступенек.
«Воробей, — определился я. — Очень потёртый сонный воробей».
Нагибаясь, «воробей» отработанным движеньем прижал «защиту головы» к макушке. Достал, обдул и прилепил цигарку где была. Сопнув, он затянулся. Каска чуть покачнулась на ушах.
— Да ты упился, что ли⁈
Хорошая моя заходила. Она посторонилась, так что мне пришлось ухватить узду. «Это какой-то цирк».
— Да ты… Ты не отстал?
«Ногти! — не мог я не отметить. — Он их чистил когда-нибудь⁈»
— А ты станцуй!.. Тогда впущу.
— Да ты совсем уже⁈ — Хорошая моя копытом соскользнула с края моста. Цепь зазвонила. — Тут холодно, ты знаешь⁈
— Ну да.
Смешок.
Никакой реакции: служитель как будто его не слышал. Он затянулся. И щелчком отправил цигарку в неизвестность. Сложив ряд глубоких морщин, мужчина фонарём осветил округу.
Наконец он удовлетворённо кивнул:
— А где?
— Что?
— Ну… Ты знаешь?
— А!
Я дёрнул за повод.
В общем-то, вариантов оставалось не так уж много. Да, все было нормально. Хорошо.
От кого я отстал в принципе не важно. Впустить в город, это работа. А любой труд требует вознаграждение. Тем более, когда ворота опущены посреди ночи.
«Все они одинаковы», — отметил я для себя, и мысль эта несколько приободрила.
Порывшись в вещевом мешке, я наткнулся на кошель. Вспомнил, что там одни лишь золотые… и оставил… Ну нет.
Я окончательно развернулся к воротам спиною. Мысль, и весьма оригинальная, заставила чуть улыбнуться. «Да он откровенно издевался! Теперь моя очередь».
Я спрятал бумаги с королевским гербом в нижнее.
— Вот! — наслаждаясь в уточку сложившимися губами. — Замечательный пошив!.. Вы не глядите, не глядите Вы на пятна!.. Это же Столица! Посмотрите на ткань: чистый хлопок.
«Качаясь», шлем по ушам пополз к затылку.
Служитель… понюхал воздух.
Посмотрел на меня. И на кружевную ткань. По аристократически оттопырив мизинец, он потер тончайший альвийский меж узловатыми большим и указательным пальцами.
— Ещё.
Можно было и ещё.
Я с настойчивостью протянул почти неприкрытый документ.
— Ещё.
— Больше нет.
В задумчивости мужчина прицыкнул. Он с хорошо различимым звуком почесал заросшую щеку.
— Ну ладно… Подожди