В доме матери меня больше не смели касаться и пальцем.
Но жизнь, видимо, испытывая меня на прочность, частенько подкидывала дикие ситуации. Хотя последние годы все было спокойно. Видимо, затишье перед по-настоящему неприятным западлом.
Дмитрий Сергеевич продолжал сверлить меня взглядом. Ждал – чего? Страха? Слез? Мольбы о пощаде? Хрена те лысого, а не страха.
– Ну и что ты со мной сделаешь? Закатаешь в асфальт? Отвезешь в лес и скормишь муравьям? Купишь мне абонемент в «Летуаль»?
Я отбросила вежливость. Ни к чему.
– Ну что ты, Верочка… Мы же не дикари какие. Скажи-ка мне, деточка, много ли копий успела наделать с тех документов, которые у тебя в квартирке лежали?
– Конечно. Ты же не думаешь, что я дура?
– Нет, Верочка, не дура. А раз не дура, то слушай. Предлагаю выход из этой очень неприятной для всех нас ситуации ситуации. Ты берешь вину на себя, получаешь свой срок, а на выходе мы тебя отблагодарим. Уж поверь, не поскупимся.
– А иначе?
– А много ли бесхозных трупов находят по весне? Хотя жалко вот так, даром… Есть и другие варианты, Верочка, в тёплых странах и со страстными мужчинами. Оттуда тоже никто еще из девочек не сбегал. Но они же дуры, да, Верочка? Поэтому там и оказались. А у тебя выбор хороший. Заодно доброе дело сделаешь – негоже мне на старости лет на киче сидеть да со следаками базлать. Ты выбирай, я подожду, только недолго.
– Холодно… Я в одних носках. Машину заведу, – уведомила я вышибалу своего начальничка. Повернула замок. Теплая струя воздуха согрела закоченевшие ноги и пальцы. Я смотрела в окно и казалась, наверное, со стороны очень задумчивой. Но на самом деле внутри меня трясло от ненависти. Этот… старый мусор, гниль, мразь живет с комфортом? И не сдох в страшных муках? И ничего ему за его дела не было? Что же ты, бог всемогущий, не спускаешь такую шваль прямиком в ад? Живет до старости в богатстве, здравии, жрет фуа-гра, пьет «Кристалл», распоряжается чужими жизнями, ломает… Ненавижу!
Делая вид, что раздумываю, я внимательно окинула взглядом место, где мы стояли. Метров триста до тупика, людей нет. Успею? Должна.
– Ну, Верочка, решай. Времени нет.
– Покурить дайте, – спокойно сказала я, залезая в подлокотник своей машины.
И в следующий момент, крепко зажмурившись, сыпанула горсть острого перца назад и вбок, одновременно блокируя двери и выжимая газ. Перец – самое лучшее средство от неприятностей, настойчивых поклонников и взбесившихся собак. И кто надоумил держать пакетик в подлокотнике? Танька, конечно. Как чувствовала, моя хорошая. И прости меня, подруга, что я не сдержала обещание.
Я уже не обращала внимание на вопли, чихание, вой и бешеный стук дурных ног и рук. Мне пару раз прилетело по лицу от вышибалы генерального, но пока везло – он меня не зафиксировал и не отрубил. Видимо, он не очень любит специи.
Машина визжала, нетерпеливо тряслась.
Моя немецкая ласточка могла многое. Семь секунд до сотни. Семь секунд. Хватит? Должно. Я – пристегнута, это всегда на автомате. Они – нет. У меня есть шанс.
Я вцепилась в руль все с теми же зажмуренными глазами. Я не дышала. Один вздох – и все, ничего не выйдет.
Первая секунда. Вторая. Машина взвизгнула покрышками, рванувшись с места. Третья. Разгон. Четвертая. Разгон. Я закусила губу до крови, выжимая газ в пол. Шестая. Господи, прости!
Ненавижу вас, упыри! Чтоб вы в аду сгорели!
А в следующую секунду я ощутила страшный удар, успела еще услышать громкий мат и звон осыпавшегося стекла. А потом – темнота.
ГЛАВА 2Колется, режется что-то в спине. А-ах! Больно!
Я боялась двигаться. Но вроде бы жива. Жива? Точно. А что случилось? Авария случилась. По моей вине. В голове вспыхивали яркие образы, один за другим, не давали мне и минуты покоя. Вот я подрагивающими пальцами осторожно рву целлофановый пакет, вот набираю полную горсть перца. Вот не дышу, выжимаю газ. Азарт, немного – страх и много – желания возмездия и справедливости. А вот меня насилует какой-то козел. Пыхтит над ухом, и мне так скверно, что хочется вывернуться вон из кожи. Чего? Меня не насиловали. Никогда! Что за…
Вот я шарю рукой в сейфе, в котором нет бумаг – а вот уже сворачиваюсь надвое от боли на пороге какого-то совершенно незнакомого каменного дома и с ненавистью смотрю на золотую цепочку на лодыжке.
Что нахрен происходит?
Я медленно, стараясь не шевелиться, открываю глаза и зажмуриваю их снова. Потому что перед ними только темнота. Как когда спишь в деревенском доме в глуши – тишина, жуткая тьма, и если случится тебе ночью проснуться, чтобы попить водички, то, открыв глаза, не увидишь ничего. Закроешь – и то же самое. Ни искорки, и блика.
Я что? Ослепла? Нет-нет-нет! Быть такого не может!
Откуда-то сбоку послышался нервный стук. Раз, другой. И еще, сильнее и громче. Я попробовала пошевелиться, но в спину словно бы вонзились сотни острых осколков, и я взвыла от боли. Ну хоть голос остался, только какой-то странный. Я рискнула приподнять руку, осторожно приблизила ее к глазам, ощупала веки. Вроде бы… Ничего. Только странно. Что не так, я понять не успела, потому что в дверь задолбили с удвоенной силой. К стуку приплюсовались еще и выкрики, которые я никак не могла разобрать. Я что, все еще в машине? А почему я тогда лежу? Кто стучит?
Собравшись с силами, я все же открыла глаза снова. Ничего. Тьма. Но я продолжала держать их открытыми, чтобы понять – я ослепла или просто в комнате темно? И была вознаграждена. Потому что темнота явно рассеивалась, сворачивалась, как темный дым. Я моргнула, не выдержав напряжения, а когда снова распахнула глаза – видела.
Счастье! Радость!
Что я видела? Ванную хозяина, в которой… Какого, к черту, хозяина?! Но сознание, решив надо мной поиздеваться, подкидывало все новые откровения. Вон там – ящик с чистыми полотенцами для хозяина, мне нельзя их брать. Справа шкафчик с застекленной дверцей – там есть мазь, которая снимает боль и синяки. Если встать, то обнаружится мягкий коврик с длинным ворсом. Ох! Вот это офигеть!
Мою рефлексию прервал громкий стук распахнутой настежь дверцы и крик какой-то тетки. Надо мной возникло круглое красное лицо, искривившееся в крике.
– Зеркало хозяйское разбила! Вот рабское отродье! А ну, вставай! А-а, не можешь! Сейчас быстро сможешь!
Меня резко дернули за руки, и я заорала. Потому что то, что я принимала за осколки, которые впились мне в спину, ими и оказались. Осколки зеркала.
– Неча орать, чай, не неженка! Подымайся!
Женщина, которая орала на меня, была мне знакомой. Более того, я ненавидела ее так, что мне не раз хотелось заткнуть ей рот огромными пирожками с рыбой, которые Буржа готовит своему хозяину… Да б..дь!
– Женщина, не орите, – строго сказала я, пытаясь не надавать наглой бабе по лицу, – не видите, я в крови и мне больно?
