глуп?» — подумал Бату, при этом брови удивленно взметнулись вверх. Не было в Сарайшыке того, кто не выполнял распоряжения Бату. Именем Урус-бия, правителя, отдавал приказы могущественный мурза.
— Твой отец привел тебя из Степи, чтобы ты отдавал все силы Сарайшыку. Почему не выполняешь волю своего отца? — теперь уже не тихо, а громко и грозно произнес слова Бату.
— Я читаю, — не поднимая глаз, виновато ответил толмач.
— Ты спрятался у Учителя, зарылся в свитках вместе с ним и перестал служить. А Казбек врагом оказался. Неправильно переводил. Неправильно! — со значением повторил это слово влиятельный мурза.
— Как неправильно!? — удивленно воскликнул, вскинув голову, Касым. — Он лучше меня знает языки! Знал, — поправился опечаленно подросток.
— Правильно переводить — это, когда нужные слова надо передавать, а не все, что слышишь и видишь. В Сарайшыке верность важнее способностей и знаний, — прищуренный взгляд опытного мурзы внимательно изучал реакцию юного толмача на сказанные слова.
Ничего не ответил пораженный подросток.
— Поэтому и сломал он шею, — продолжил удовлетворенный Бату.
— И мне тоже сломаете? — тихо спросил Касым.
— И тебе тоже сломаем. Но не этого ты должен бояться. Ночные стражники помчатся в твой аул и предадут его огню. Не священному, а уничтожающему. И головой твоего отца они будут играть в свою страшную игру. Никогда тело отца не будет предано земле. Никогда! — крикнул влиятельный мурза, бешено сверкая глазами.
Долгая, звенящая, мрачная и жуткая тишина повисла между двумя людьми. Беззвучно сгорали ветки саксаула в очаге, тускло блестели покрытые кровью оружие и доспехи, духи невидимых воинов с кровоточащими ранами окружали испуганного степняка.
Новое испытание ставили перед Касымом влиятельные люди. И оно было пострашнее, чем проверка его способностей.
— Я буду правильно переводить, — поднял мокрое от слез лицо юный толмач.
— Твоим решением будет гордиться твой отец. Слушайся меня. И только так ты выполнишь волю своего отца, — при этих словах влиятельный мурза встал с тахты и ободряюще приобнял испуганного юного толмача.
Как первый раз объезжают скакуна, укрощают его, рвут губы уздечкой, сжимают крепко бока, ласково гладят по шее, а в конце крепкой рукой направляют вымотанного и приструненного коня туда, куда надо. Так и опытный мурза поступил с юным толмачом. Где угрозами, где ободряющими словами Бату подчинил Касыма своей воле.
Но после этого Касым стал навсегда себя чувствовать не свидетелем убийства, а одним из исполнителей. Одним из убийц доброго и всегда улыбающегося Казбека.
Утром слуга мурзы вывел бледного, невыспавшегося юнца из Сарайшыка в степь, где пасся дворцовый табун.
— Выбирай, — показал головой слуга в сторону коней. — И благодари щедрого Бату-мурзу.
В зрелости и старости долго перевариваешь события не только прошедшего дня, но и прошедших лет. Прелесть юности — забывать, что происходило с тобой накануне. Только вчера ты плакал, а сегодня утром у тебя глаза уже радостно сияют.
У жителей Степи нет ни редких, ни дорогих вещей, ни товаров. Главное их богатство состоит в лошадях; мясо и кожи их служат лучшею пищей и одеждою, а приятнейший напиток — молоко их и то, что из него приготовляется. В Степи нет ни садов, ни построек; место развлечений — пастбища скота и табуны лошадей, и ходят степняки к табунам любоваться зрелищем коней. Глядя на игры лошадей, их бег, кочевники издают искренние звуки восхищения или разочарования.
Загорелись глаза Касыма при виде лошадей. Но это не были уже виденные местные степные, рыжие, маленькие, но выносливые лошадки. А привезенные, подаренные, выкраденные, выкупленные лучшие скакуны со всего света. Грациозные, быстрые, с блестящей кожей, гордо несущие свои красивые головы на длинных шеях.
— Выбирай, — скучно повторил слуга из оседлых народов, не понимая радость кочевника.
Касым бросал взгляды на множество лошадей и не знал на ком остановить свой выбор. Глаза разбегались при виде такого разнообразия сокровищ. Каждый скакун был красив по-своему.
Белый жеребенок, оторвавшись от своей мамки, такой же белой кобылицы, играясь, прыгая, высоко поднимая свои хрупкие ножки, подскакал к Касыму.
Настороженно тянув шею, обнюхивая пустые протянутые руки улыбающегося, радостного подростка, жеребенок вдруг тоненько заржал, то ли обижаясь, что в руках Касыма ничего нет, то ли приветствуя. Кобыла, подняв голову от пощипывания травы, грациозно протрусила к своему детенышу.
— Вот, — довольный степняк сделав свой выбор, показал на глазастого жеребенка.
— Да будет так, пусть светлыми будут ваши дороги, — слуга равнодушно произнес обязательные слова при выборе лошади.
— Аксанлак! Так я буду тебя звать! — крикнул радостный Касым смешному жеребенку, удаляющемуся вслед за своей матерью.
***
С того времени четыре мягких зим и четыре сочных щедрых лета прошло. Касым научился правильно переводить. Привык слушаться Бату. Привык хитрить, обманывать, недосказывать.
Все части света, откуда приходили купцы, были распределены за каждым отдельным мурзой. Бату не занимался всеми торговцами. Но ему все было интересно. Касым был его ушами и глазами при встречах чужестранцев-купцов и мурз дворца. И получив наставление у Бату вначале переговоров, юный толмач действовал по его приказам, переводил так, как тот указывал. Так Касым несколько раз обманывал обе стороны, купцов и других мурз, переводя чужестранцам, что от Сарайшыка дальнейший великий караванный путь закрыт весенней разлившейся рекой, оползни накрыли все тропы и ждать придется очень долго. Он не совсем обманывал, просто преувеличивал опасность и время ожидания открытия пути. Но купцы, не желая ждать, на удивление мурз, поскорее избавлялись от товаров, которые могли испортиться. Местные торговцы с готовностью раскупали весь товар по низкой цене. А потом собирали мешочки с монетами с благодарностью для Бату-мурзы.
Только однажды один быстрый на движения купец с далекой страны, выслушав, как толмач переводит слова о временно закрытом караванном пути, внимательно оглядывая Касыма, сказал ему на своем языке: «Самый скоропортящийся товар — это люди. Не потеряй себя так скоро, мальчик».
Касым знал, что если раскроется ложь, то отрубят ему голову. Но продолжал степняк обманывать не ради получаемых от Бату наград в виде лошадей и оружия. Везде во дворце он натыкался на скалящегося ночного стражника, и цепенел каждый раз при встрече юный толмач от страха. Страх за себя и за отца удерживал его того, чтобы пойти и донести все правителю. Тот мог просто отдать приказ, казнить всех.
Между двух огней оказался юный толмач. Глубоко увяз степняк в непонятной для него дворцовой игре.
После Наурыза, когда наступал новый год, правитель Сарайшыка вместе со своим двором, слугами традиционно выходил в Степь. Он объезжал ближайшие владения, смотрел своими глазами, как его народ
