я даже видел вдалеке Ривенделл (который, увы, опустел).
Не буду я рассказывать вам, насколько замечательно провёл я свои деньки в Хоббитоне — всё равно мне никто не поверит. Пусть же это останется тайной за семью печатями.
Вернувшись в Гондор, Элессар оставил Минас-Тирит на Фарамира, как наместника Гондора в отсутствие короля — ибо вознамерился Арагорн навестить свою северную столицу, в отстроенный Форност, что в Арноре. Арвен и сына он взял с собой (а также меня и Маленькое Зло). Всё это он затеял для того, чтобы быть поближе к Карн-Думу — в этом я нисколько не сомневался. Сейчас я снова был человек, а потому мне выделили отдельную лошадь.
Честно говоря, я никогда не сидел верхом — даже в Атлантиде. И в Гиперборее, и в Кемет я передвигался в лучшем случае на повозке (чаще всего и вовсе пешком). Это было очень тяжело для меня — удержать равновесие; я и на велосипеде ездить научился довольно поздно, только к четырнадцати годам… Слабенький у меня вестибулярный аппарат. Да и сам я по себе любил больше на диване валяться, сидеть в мягком и удобном кресле, почитывая одну-другую книженцию — а поэтому только представьте себе, вообразите хоть на миг, насколько мне было непросто в данной ситуации.
Естественно, бравый конь сбросил меня с себя, как ненужный хлам; вот, валяюсь в высокой траве.
— Тюфяк! — Скривился мой чёрный дрозд. — Всё, я с тобой не разговариваю.
Я его понимаю: ему надоело взирать на мои падения (а не взлёты), на мои непрекращающиеся траблы. Эх, сюда бы Эовин! Уж она бы научила меня, как правильно сидеть в седле и обращаться с лошадью. Хотя пищу из её рук я бы не ел…
Продолжая нарушать порядок, я старался держаться поближе к следопыту — мне так было спокойнее; он вселял в меня уверенность. Люблю таких мужчин. Может, мне сменить пол? Никогда не чувствовал себя ни на 100 % мужчиной, ни на 100 % женщиной; в графе «пол» я бы поставил прочерк. Безусловно, меня всегда влекло только к женщинам; но моя природная слабость, куча физиологических недугов, моя лень и (временами) инфантильность не дают мне право называться настоящим мужчиной, за которым женщина будет, как у Христа за пазухой. Да, я не изменю и не предам; да, я не брошу ребёнка — но ведь я, как девчонка, люблю кошек (а не собак), не пью пиво и не смотрю футбол. Вот ведь какая бяка…
Вечером я набрался смелости и подошёл к Арвен тогда, когда она была одна.
— Поговори со мной по-эльфийски! — Упросил я. — Ну, пожалуйста!
— Зачем это тебе? — Улыбнулась было она, но тут лик её стал лунным.
Какой же я дурак! Я всё понял: наречие её предков — лишний раз напоминание о них. Они ведь все уплыли, а она одна осталась! Хотя я нисколечко не сомневался в том, что Арвен не сожалеет о своём решении — эта женщина тверда, как скала; в этом она напомнила мне Румелию.
— Мерси. — Сказал я тоном провинившегося лисёнка. — Я всего-навсего хотел услышать язык Древних; тех, кто был близок к творцам этого мира, кто делал его историю. Я хотел хотя бы через это прикоснуться к Арде Неискажённой, на миг побыть частью чего-то великого и настоящего.
— Тогда слушай. — Молвила Арвен.
И стала она говорить со мной на квэнья и на синдарине.
Поначалу я ни х… Ни черта не понимал, но постепенно в сознании моём росло понимание. Арвен оказалась лучшим учителем в моей пустячной, ничтожной жизни; лучшим репетитором. Её слог был прекрасен, хорошо поставлен. У неё были и грация, и дикция, и очаровательное произношение при пересказе мифов, сказаний и легенд. Боже мой, сказка наяву.
Арвен весь вечер рассказывала мне о сотворении Арды, о Феаноре и Сильмариллах, о двух погасших древах, излучающих первый в мире свет; она напевала эльфийские колыбельные. Она возвысила голос, возвещая мне историю про затопление Белерианда и угасание Нуменора; я трепетно внимал, впитывая в себя такие волшебные слова, как «Дориат», «Гондолин», «Лотлориэн». Я услышал о трогательной любви между Береном и Лютиэн, о завесе Мэлиан, о многом ином… Как же это было здорово! Да ещё и из её уст!
Невозможно пересказать историю Средиземья за один вечер, но Арвен это удалось; что-то она поведала словесно, а что-то — глазами. Под конец она устала; ей было всё трудней. Наконец, она затихла, а по лицу её скатились три блестящих слезинки.
— Время эльфов ушло; ныне эпоха человека. — Выдавила она из себя через некоторое время.
— Это время благороднейших из людей. — Поспешил приободрить её я. — Ты даже не представляешь, что творится, что происходит в том мире, в котором родился, вырос и жил я. Всюду орки, всюду чурки; из каждого угла на тебя пялится злобный, агрессивный гоблин. Я даже передать тебе не могу всю мерзость, что обволакивает Землю. Радуйся, ибо таких двуличных обманщиков, как Саруман, у нас не один и не два; мельчает Запад, растворяясь во тьме Востока, в тени Юга… Арагорн сумел выстроить рай… Которого так не хватает нам, людям двадцать первого века.
— Может, ты и прав. — Немного подумав, ответила мне Арвен. — А теперь ступай к себе, ибо уже довольно поздно.
И я поклонился ей, и вышел. А по дороге я с грустью думал, что тоже хотел бы отплыть на Запад; свой Запад. Подальше от всех этих истерлингов-гастарбайтеров, заполонивших наш голубой эллипс. А ещё я горевал оттого, что не дано мне было свидеться с Гэндальфом — единственным существом в Средиземье, о встрече с которым я грезил почти всю свою сознательную жизнь.
Можно сказать, что у меня не было счастливого детства; не было праздника в жизни. Не было, как у многих других детей, сразу двух дедушек, которые тебя холят и лелеют. У меня был только один дедушка — и тот, к сожалению, пил (это не в осуждение). Просто так хочется, чтобы был в жизни кто-то, кто принесёт тебе подарок — бескорыстно, просто так; от души, от всего сердца. Чтобы это был именно мужчина, ибо отцу по большому счёту было наплевать на меня. Это называется одним словом: недолюбленность. А Гэндальф в моём понимании неизбежно ассоциировался с добрым-предобрым волшебником — который если и отругает, то не ехидно, не злобно, не сильно. Гэндальф для меня был и идеалом, и Санта-Клаусом, и… Всем. Я так хотел хоть раз в жизни познакомиться с ним не только на страницах литературных произведений Толкина! А в реальной жизни. Чтобы он подарил мне ту сказку, которой мне так не хватало (и которую я
