сознание торопилось вырваться из тела.
— Ясно-о… Для учёного больно хорошо ты стреляешь. Да?.. Служил до этого всего?..
Уже не слишком хорошо соображая, Гена понял, что сейчас выуживать из памяти самые банальные фрагменты стало невероятно трудно.
— Я нет… Я работал в институте. Профессором…
— Чего? — перебил незнакомец. — Извини, говорю, чтобы не отрубиться… — за словами последовал приглушённый маской стон.
— Профессором литературы. Я же писать всю жизнь хотел… да не задалось. Решил учить других. Тоже… видимо, не задалось.
Тут на него внезапно нахлынула боль. Мучительные невидимые тиски скрутили грудную клетку изнутри. В глазах ещё больше потемнело. Жизнь с неслышным шипением просачивалась через пулевые отверстия.
— Не повезло, — прохрипел его собеседник. — Я хоть что-то на своём веку сделал… Рисовал… Ох, Господи… Кажется, я уже всё… Ты не умер?
Сначала Гена бессмысленно помотал головой, лишь потом внятно ответив:
— Ещё чуть-чуть…
— А… Как тебя зовут, ковбой?.. — с каждой секундой было всё сложнее и сложнее слышать чужой голос.
— Быков… Геннадий Анатольевич, — это было самое длинное, что он мог выдавить на данный момент.
— Чёрт… — обескураженно воскликнул незнакомец и умолк.
Медленно-медленно тянулись секунды тишины. Гена стал уже сомневаться в продолжении разговора. Он слышал, как завывает буря над ними. Шум мешал различить ещё трепещущие дыхание незнакомца.
— Не знаю, говорить тебе… или нет, — наконец заговорил он.
— Что… — без интонаций произнёс Геннадий.
— На пороге смерти… ты же не умрёшь… спокойно… Да и я тоже… в принципе…
— Скажи уж!.. — еле выкрикнул тот, наблюдая, как медленно и бесконтрольно опускаются его веки.
Собеседник вздохнул — вздохнул так тяжело, как вздыхают последний раз, как вздыхают, по-настоящему сожалея о чём-то, что исправить уже точно невозможно. Вздох этот мог стать самым последним воспоминанием Быкова, если бы человек не продолжил:
— Давно не виделись…
— А? — только на такой вопрос хватило у него сил.
— Геннадий Анатольевич… «Как чаи пьются?»…
Ослабший разум Быкова всё понял. Он понял всё в самый последний момент. Он не успел разозлиться или огорчиться. Как ни странно, только радость последним проблеском жизни вспыхнула в голове. Его хватило на лёгкую улыбку, которую всё равно не было видно под маской. Окончательно закрывая глаза, он сказал:
— Рад, что успел встретить… Славик…
Художник хотел докричаться до него. Но говорить он больше был не способен. Он не сразу понял, а точнее говоря, не сразу поверил, что его собеседник уже умер. Он не мог злиться на того, за то, что тот оставил друга помирать в одиночестве. Было уже поздно и бессмысленно обдумывать ту шутку, которую сыграла с ними судьба. Слава понял одно: «Чудеса всё же вероятны. Плохие, хорошие ли… Чёрт, но чудеса же!». Как будто провалившись в глубокий сон после изнурительного дня, художник не заметил, как тоже умер. Они оба умерли с улыбками на лицах.
