что он меня заметил, но потом поняла: папа беспокоится о том, который в животе у мамы.
В тот вечер я долго не могла уснуть даже с включенной лампой…
Я просидела в ловушке до позднего вечера. Тряслась от страха и смотрела по телевизору на стене (или что там это было), что происходит дома. Та девчонка, мой двойник, целый день рылась в моих игрушках и телефоне. Как будто что-то изучала. Из папиной комнаты доносились обычные звуки футбола: крики комментатора, рев трибун, папины крики.
Неужели я останусь тут ночевать? А может быть, я здесь навсегда, а двойник будет жить за меня?
Около десяти вечера папа заглянул ко мне в комнату и спросил девчонку:
— Уроки сделала?
Она посмотрела на него злыми прищуренными глазами и процедила короткое:
— Да.
И тут в каменной стене ловушки снова появилась дверь. Я спрыгнула с грязного матраса и помчалась по темному коридору, как в прошлый раз, и снова оказалась дома, а девчонка исчезла.
На следующий день я получила в школе «двойку» за домашнюю работу. Ведь я ничего не сделала.
Они забирали меня на время, а потом снова отпускали. Чаще всего забирали днем, иногда утром и вечером, но к ночи обычно возвращали. Никто мне ничего не говорил, никто не приходил в каменную ловушку. Я просто сидела там, умирая от тоски, страха и одиночества. А в это время за меня жил двойник.
Я надеялась, что мама сразу все поймет. Говорят же про материнское чутье. Но она вернулась из роддома, и ничего не изменилось. Конечно, маме было некогда. Целыми днями она занималась Васей. Так назвали ребенка.
Но все-таки она что-то чувствовала, потому что относилась к двойнику как-то холодно. Видно было, что она старается приласкать девчонку, сказать что-то ласковое (мама же думала, что это я, ее дочка), но получалось натянуто, неестественно. На физическом уровне мама отторгала чужое существо, и, наверное, сама не понимала, что происходит. А я видела все на экране и радовалась.
Сейчас я думаю, что некто или нечто в моем обличье осваивало азы человеческой жизни. Это существо не умело чувствовать, не знало, как реагировать, как проявлять эмоции. И из-за этого у меня начались проблемы.
Девчонка рассорила меня со всеми одноклассниками. Там, где нужно было улыбнуться или пошутить, она говорила гадости и кривила физиономию. Досталось и классной. Она даже вызвала маму на беседу.
— Вы знаете, Даша странно ведет себя последнее время, — многозначительно начала Надежда Степановна, — я сделала ей замечание на уроке, потому что она витала в облаках, а она насупилась, сжалась, как звереныш, стала рвать бумажки, ворчать…
Мои похитители предусмотрительно вернули меня в это время в школу. Видно понимали, что девчонка не справится. Ага, думала я, она шкодит, а я расхлебывай! Хорошо устроилась!
Мне пришлось извиняться за нее, давать обещания.
Я стала плохо учиться. Ведь почти весь день я отсиживалась в грязном склепе, а когда меня возвращали, было поздно уже что-то учить, да и настроения никакого. А тварь, жившая за меня, была страшно тупой и ленивой.
Мама ругала ее почем зря.
— Даша! Я не понимаю, почему ты то учишь целую страницу за пятнадцать минут, то не может четверостишье выучить за два часа! Что с тобой такое?!
Я смотрела через плазму и злорадствовала. Так тебе и надо, пусть мама на тебя орет! Получай!
Только частенько перепадало и мне, ни за что.
— Даша! Мне звонила Надежда Степановна, у тебя опять «двойка»! — разорялась мама.
А что я могла ответить? Я много раз хотела все рассказать, но боялась, что мама мне не поверит, так же как папа, или еще хуже, подумает, что я сумасшедшая.
Но один раз я не выдержала и рассказала.
Я видела, как мама переживает из-за моего, точнее, из-за ее поведения и учебы. В тот раз мама опять ругала меня, потом расплакалась. Мне стало так жаль ее!
Я рассказала о подменах, о ловушке и коридоре. Мама пристально смотрела на меня и испуганно хлопала ресницами. Я раньше даже не замечала, что у нее такие большие глаза.
А вечером она долго говорила с папой на кухне. Я приоткрыла дверь своей комнаты и подслушивала.
— Я не понимаю, что творится с Дашей, — взволновано говорила мама, звякая посудой. — Она такие странные вещи рассказывает… Может, ее к психологу отвести?
Они решили показать меня психологу на следующий день. Но я заболела.
Удивительное дело, всю неделю, пока я болела, меня не забирали. Может, у них не было иммунитета к нашим вирусам, и они боялись заразиться?
Эту неделю я была счастлива. Я лежала на диване под теплым пледом и смотрела мультики и детские фильмы. Мама возилась со мной, приносила чай с малиной и горячее молоко, все время целовала в лоб, проверяя температуру.
Видимо неделя моего хорошего поведения разубедила родителей обращаться к психологу.
Я выздоровела и пошла в школу. Честно говоря, мне очень не хотелось туда идти. Там меня ждали, а точнее, не ждали вредные одноклассники, которых моя подделка настроила против, там недружелюбно следила за мной Надежда Степановна, поставив мысленно жирный штамп на моей характеристике — «девиантное поведение».
Единственный, кто был мне рад — моя подруга Алина. Моя лучшая подруга. Ей я доверила свою страшную тайну. Рассказала все как есть, и она поверила. Поверила всему безоговорочно.
— Может, нам в милицию сообщить? — предложила она, шмыгнув носом.
— Ты что! Они меня в психушку отправят! — испугалась я.
Алина, единственная знала, когда я — это не я. Она сразу распознавала ту девчонку, как без труда распознают близкие однояйцовых близнецов. Когда меня не было, Алина присматривала за двойником, чтобы она ничего страшного не натворила.
Бывало, что подруга приходила ко мне домой и натыкалась на ту девчонку. Она не любила Алину. Всегда говорила ей гадости, дразнила и обижала. Алина понимающе вздыхала и уходила.
— Ты что так быстро, Алин? — удивлялась моя мама. В таких случаях подруга врала, что у нее много домашних дел.
Поняв, что болезнь — это выход, я специально пыталась простудиться: ела снег, высовывалась в окно. Иногда получалось, а иногда я получала от мамы, когда она меня подлавливала.
Еще меня оставляли в покое, когда я гостила у бабушки в деревне. Может быть, их останавливала новая обстановка, или механизмы, отвечающие за перемещения и подмену, там не действовали? Не знаю. Но у бабушки я снова становилась обычным счастливым ребенком. Она меня обожала, баловала, боготворила, и я бы с удовольствием жила у нее
