Главным было произвести впечатление. Чему-чему. а этому-то она с годами научилась.
«Где ты? Где же ты?»
Теперь уже не до игры. Она нервно поглядывала на зловеще тикающие часы. Уже девять. Обычно он так не задерживался. Наверное, зашел выпить с кем-нибудь из коллег. Врачи всегда много пили — неудивительно, ведь работа у них нервная. Она никогда не ворчала, даже если приготовленный ею ужин пересыхал в духовке. Просто извинялась с улыбкой и предлагала сделать омлет или заказать еду на дом.
Почему же он не прислал сообщение? Она стиснула телефон, оставляя на экране отпечатки потных пальцев. Ничего. А как важно увидеть почерневшее окошко сообщений или крошечные точки, означающие, что он пишет! Как важно знать, что с ним все в порядке и он скоро вернется. Она уже облазила все новостные сайты, выискивая там слова вроде «ДТП», «авария», «доставлен в больницу». Но если бы он узнал, как часто она так поступает, как легко впадает в панику, ей стало бы ужасно стыдно. Боже, да он же работает в больнице! Если бы что-то случилось, ей бы сразу же позвонили.
Костяшки сведенных на мобильнике пальцев побелели. Она осторожно положила телефон и поднялась — нужно себя чем-нибудь занять. Оглядела комнату. Поправила подушку, на которую опиралась — такого же цвета утиного яйца, что и ваза на серванте. Смахнула какие-то пылинки с подоконника — настоящая грязь там скопиться просто не успевала. Иногда по ночам, когда подступала бессонница, она, казалось, слышала, как падает пыль, как пауки плетут паутину, как жир оседает на поверхностях в кухне. И тогда она вставала и в темноте натягивала резиновые перчатки.
Она прошла на кухню и убавила огонь под запеканкой с курицей — она обычно старалась готовить такие блюда, которые не испортятся, если он опоздает. В четвертый раз помыла раковину, разложила кухонные полотенца. Оставаться одной было слишком опасно — в полной тишине в голову начинали проникать страшные мысли. Языки пламени, лижущие кирпичную стену. Лицо в окне.
«Где ты? Почему не позвонил? ГДЕ ты?»
И вот когда терпеть стало уже совсем невмоготу, настолько, что ей хотелось сунуть руку под горячую воду или в горелку плиты — лишь бы отвлечься, она услышала бесподобный, благословенный шорох шин по гравию. Он вернулся!
Она подбежала к двери в тот самый миг, когда он открыл замок. Он цел, он вернулся, он дома! Она нырнула в его объятия:
— Слава богу! Я так волновалась!
— Эй-эй… Ты что? Я не очень-то и задержался.
— Просто… Ты не звонил, и я…
Он отстранился, положив руки ей на плечи:
— Элли, милая, мы же об этом уже говорили. Я не всегда могу уехать вовремя и не всегда могу позвонить.
Она кивнула, вся дрожа. Стыд захлестнул ее, словно оі крылись ворота шлюза.
— Прости, милый. Просто я так тебя люблю… Я беспокоюсь за тебя!
— Я знаю, — нежно ответил он. — Но все хорошо. Дорогая, ты же не съезжаешь снова с катушек, верно?
Она отвела взгляд.
— Нет, конечно. Просто беспокоюсь.
— Что ж, вот я и вернулся. Как насчет ужина для голодного мужа?
— Конечно, — ее сознание стало проясняться, наполняясь мыслями о том, что нужно сделать.
Достать запеканку из духовки, сделать салат, нарезать хлеб, налить мужу вина. Только сначала стоит проверить, сколько осталось в открытой бутылке, и если мало, то спрятать ее и откупорить новую, вылив один бокал, чтобы казалось, будто она ничего еще не пила.
— Трудный выдался день?
— Да какая-то катастрофа! Впрочем, как обычно.
Она знала, что он не может рассказать, чем занимался всю смену. Врачебная тайна. Ее сердце переполняла гордость за него. Он спасал жизни, помогая детям появиться на свет. Накладывал швы обессиленным, истекающим кровью женщинам. А потом возвращался к ней. Меньшее, что она могла сделать, — постараться, чтобы дома его ждал теплый прием.
— Присядь, милый, — она массировала мужу плечи, пытаясь усадить его в кресло. — Ты, наверное, очень устал. Я принесу тебе выпить. Виски? Или вина?
Он отказался сесть, нежно отстранив ее.
— Сначала нужно принять душ. Этот больничный запах…
Ритуал повторялся каждый вечер. И помогал расслабиться.
— Разумеется. Там свежие полотенца и твое любимое мыло.
Он остановился на секунду у лестницы и устало улыбнулся ей:
— Что бы я без тебя делал? Буду через минуту.
Она услышала, как он поднялся наверх, и снова обошла гостиную, проверяя, все ли на своих местах, везде ли аккуратно и чисто. Идеально.
Ей почти показалось, что она видит свою улыбающуюся мать — та не часто улыбалась, пока была жива. «Наконец-то ты научилась». Элли нравилось думать, что сейчас, глядя на свою дочь, на ее безупречно чистый дом в хорошем районе Гилфорда, на ее красивого мужа-врача, на ее изысканную стряпню и элегантную одежду, та наконец-то довольна.
Сьюзи
Хорошо было бы заявиться к ней с каким-нибудь гостинцем, да только я не из тех хозяюшек, у которых всегда есть свежеиспеченный пирог или корзинка со свежей клубникой, выращенной собственными руками. Просто пойду и поздороваюсь. Я надела сапоги — слишком чистые для этих мест — и джинсы. Джемпер снимать не стала — я еще не была к этому готова. Перед выходом постаралась навести чистоту на случай, если Ник вдруг снова вернется домой пораньше. Запустила посудомоечную машину — под матовой хромированной поверхностью тихо загудело. Настроила подогрев полов, чтобы стало попрохладнее, хотя термостат был выставлен всего на восемнадцать градусов, а на дворе — настоящий ноябрь, холодина. Казалось, этот дом все держал в себе.
Ник, конечно же, после завтрака оставил посуду на столе — эту привычку он завел после переезда. Я пару раз заикнулась о том, что теперь на мне вся готовка, уборка, стирка и прочая домашняя работа. А он посмотрел на меня с недоумением, обильно посыпая перцем из мельницы тушеное мясо, на которое я убила столько сил:
— Но я же весь день был на работе.
Я чувствовала, как внутри вскипает бессильная злость. Он всегда работал целыми днями, но все же в Лондоне мы все делали вместе: ходили по магазинам, драили ванную.
— Я тоже работаю.
— Не слишком много.
Я не отвечала. Предполагалось, что я учусь, чтобы получить сертификат по арт-терапии, а еще рисую, но мы оба знали, что я уже несколько недель не занималась ни тем, ни другим.
Я шла, оставляя глубокие следы в осенней грязи, и ловила себя на том, что волнуюсь. Я уже много дней не видела никого, кроме Ника. Когда я собралась выйти из дома,
