Туристы, явно довольные тем, что заказанная рыба подается без головы, снова заполнили паб — пили эль и толпились перед большим экраном, где круглосуточно транслировались футбольные матчи. Мэдди усердно работала: мыла заляпанные кетчупом тарелки, разливала пиво, улыбалась. И думала о Шоне. Они встречались всю зиму. Она ускользала из паба при первой возможности и шла в его квартирку недалеко от гавани. Они смотрели кино, играли в настольные игры, гуляли по пляжу и, конечно, еще кое-чем занимались. При мысли о кое-чем Мэдди краснела. Но теперь он пропал. От него вдруг перестали приходить сообщения, никто не открывал дверь на ее стук, когда она, стесняясь собственной тоски по нему, прибегала днем и вечерами.
Она искренне надеялась, что Шон вернется, и каждый день наряжалась ради него, готовясь встретить его надменно, но великодушно, когда он снова придет в паб. Но его пропал и след. Этот человек был слишком стар, чтобы знать термин «гостинг», но именно так он и поступил. Хорошо еще, что она никому не рассказывала об этих отношениях.
Однажды, вскоре после того, как они виделись в последний раз, в паб зашла женщина. Намного старше Мэдди. Пожалуй, даже вдвое старше. Но было в ней нечто, привлекавшее внимание. Худая как щепка — везет же некоторым! Волосы длинные и темные. Возможно, крашеные, но блестящие и густые. Зеленое платье до колен, шляпа с широкими полями и темные очки. Выговор с претензией, словно у актрисы или кого-то в этом роде. Она искала Патрика.
Мэдди сразу встревожилась. Шестое чувство сразу подсказало ей — жена, хотя она и понятия не имела, с чего так решила. Это была его жена. Но имя — другое.
— Какого Патрика?
Женщина, сняв очки, положила их на стойку, и Мэдди увидела ее серые глаза.
— Патрика Салливана.
— Да? — По шее Мэдди побежали мурашки. — Я не знаю никакого Патрика.
— Он мог назваться другим именем. Мне нужно связаться с ним по поводу наследства. Он может разбогатеть, если мне удастся его отыскать.
Мэдди вспомнила, как Шон говорил ей, что с деньгами у него скверно, иначе бы он увез ее отсюда в Париж, Нью-Йорк или даже в Лондон. Просто куда-нибудь, где лучше. Но его звали Шон, а не Патрик. Он же не стал бы врать, верно?
— Извините, — она пожала плечами.
Взгляд женщины пронзил ее, словно лазерный луч:
— Вы уверены?
— Да.
С тех самых пор она проклинала себя. А вдруг это действительно было наследство? Неужели она упустила шанс помочь Шону, а он как-то об этом узнал и поэтому решил ее бросить? Это глупо. Нет, скорее всего, женщина нашла его через кого-нибудь другого. В конце концов, Ла-Торнада — не такой уж большой город. А потом он поступил именно так, как собирался, и свалил в какое-нибудь место получше, но без нее.
Зашуршала шторка, и, отдуваясь, вошел отец в пенсионерских шортах и растянутой на круглом животе футболке английской сборной. Вот к чему приводят годы работы в пабе с дегустацией всего ассортимента! Мэдди в очередной раз пообещала себе, что вернется в Англию и найдет себе нормальную работу. Начнет жить собственной жизнью.
— Видела, какой переполох, дочка?
— Какой еще переполох? — уточнила Мэдди, изнывавшая от скуки.
Опять, наверное, устроили распродажу спиртного или осел застрял в переулке. Господи, как же она ненавидела этот паршивый городишко!
— В одной из квартир в гавани нашли труп. Какие-то неполадки с газовой плитой. Угорел, в общем. Несколько недель пролежал!
Отца эта новость просто взбудоражила. А у Мэдди тревожно забилось сердце. Не может быть! Нет! Но это объясняет…
— Кто это был? — спросила она, стараясь не выдать своего волнения.
Родители не знали, что она встречалась с Шо-ном. Они бы не одобрили такую разницу в возрасте. Он говорил, что ему тридцать шесть, но Мэдди думала, что он, наверное, еще старше. Проскакивали в его рассказах некоторые нестыковки.
— Какой-то британец, — рассеянно ответил отец, увлеченно изучая таблицу результатов последних футбольных матчей на экране телевизора — Кажется, его звали Патрик.
Примечания
1
Разновидность психологического насилия, которая заключается в отрицании произошедших фактов и заставляющая человека ставить под сомнение свою адекватность, что приводит к обесцениванию его слов, суждений, переживаний и поступков.
