я не такой.
— Это не имеет значения, — выдыхает она, приподнимая бедра. — Я хочу этого с тобой. Прямо здесь. Прямо сейчас. Уже давно ничто не имело такого большого смысла.
Я пристально смотрю на нее, будто пелена тумана только что рассеялась в моем сознании. Правда ее слов обрушилась на меня, как ураганный ветер. Кто эта девушка, и что она со мной делает? Потому что я хочу заключить ее в объятия и никогда не отпускать, а это для меня такая чуждая концепция.
Я не заинтересован в подружках. Я целую их. Трахаю. Заставляю кончать. Я не забочусь об их чувствах, кроме того, чтобы убедиться, что они хорошо проводят время. Но как только я покидаю их постель, забываю, как вчерашние новости.
Я мудак. И знаю это. Но не могу изменить свою ДНК.
Что-то, что горит глубоко внутри меня, понимает, что эта девушка обладает силой, способной перевернуть мой мир с ног на голову, если я позволю. Такие мысли должны были бы заставить меня бежать, куда глаза глядят, но это только укрепляет мою решимость. Даже дикие лошади не смогли бы сейчас оттащить меня от этой девушки.
Я покрываю поцелуями ее шею и ключицы, лаская сиськи и вращая бедрами, когда вхожу в нее глубже, но не торопясь, чтобы ей было небольно.
— Я буду двигаться медленно, пока не перестанет болеть, — обещаю. — И, если ты хочешь, чтобы я остановился, сделаю это.
— Я не хочу, чтобы ты останавливался, — говорит она, проводя руками по моим волосам. — Продолжай двигаться.
Чтобы быть нежным, требуется меньше усилий, чем ожидал, и я наслаждаюсь каждым прикосновением, каждой лаской и каждым толчком, даже зная, что эта девушка уничтожает всех остальных для меня. Я не могу перестать целовать или трогать ее, и мне хочется, чтобы это продолжалось, потому что знаю, что когда наступит холодный рассвет, я потеряю ее. Мне хочется наслаждаться каждой секундой пребывания внутри нее. Я намеренно оттягиваю свой кульминационный момент, пока она снова не кончит, а затем отпускаю, когда самый сильный оргазм пронзает мое тело.
Она засыпает у меня на груди, а я наблюдаю, как ее грудная клетка поднимается и опускается с тихими вздохами, пока нежно играю с прядями ее волос. Я знаю, что часики тикают, и не хочу терять ни минуты, но мои пальцы чешутся от необходимости запечатлеть ее образ на бумаге. Нежно поцеловав ее в макушку, я вылезаю из-под нее, беру свой скетчбук и, обнаженный, сажусь на стул рядом со своей кроватью, увековечивая девушку на листке бумаги.
Соблазн ее упругого тела притягивает меня обратно в постель некоторое время спустя, и я укладываю ее обратно к себе на грудь, борясь со сном, чтобы запомнить то, как она ощущается в моих объятиях.
Когда я просыпаюсь, ее уже нет, и в моей груди снова открывается пустая дыра вместе с новой слабой болью. Я зарываюсь головой в подушку, закрывая глаза, чувствуя, как ее нежный цветочный аромат щекочет мои ноздри. Цепляюсь за ее образ в своем сознании, запечатлевая его в памяти вместе с пониманием того, что это должно было быть только на одну ночь.
Но если это так, то почему я чувствую, будто мое сердце разбито?
Глава 2
Три месяца спустя
— Да ладно тебе. Ты же знаешь, что хочешь этого, — скулит Ванесса, проводя ладонью по моему члену через джинсы.
Я спихиваю ее со своих колен.
— Если бы я этого хотел, мой член был бы твердым, — рычу я, поднося бутылку пива ко рту.
Честно говоря, это не совсем вина Ванессы. С той ночи в Алабаме я изо всех сил пытался забыть свою таинственную пляжную девушку, и все мои попытки переспать с какой-то другой заканчивались неудачей. Я тяжело сглатываю, вытирая рот тыльной стороной ладони и пронзая ее уничижительным взглядом.
— Мне это неинтересно, — повторяю я, надеясь, что на этот раз она поймет намек.
Лето в Хэмптоне уже затягивается, потому что она не перестает ходить за мной по пятам. В прошлом году я трахнул ее в нашу предпоследнюю ночь здесь, дав понять, что это был единственный раз, но у нее, очевидно, была короткая память, потому что мы находимся у Ханта всего три недели, а она продолжает действовать мне на нервы и ходит за мной повсюду, как маленький потерянный щенок.
Даже Лаудер не прикасался к ней, а это о многом говорит. Она излучает флюиды навязчивой преследовательницы, из-за которых все мужчины поблизости обходят ее стороной.
— Ты можешь делать все, что захочешь. Я готова на все, — мурлычет она, снова прижимаясь ко мне всем телом, и у меня окончательно заканчивается терпение.
— Хант. Убери ее от меня, или я за себя не отвечаю.
Сойер закатывает глаза, поднимает ее за предплечье и вышвыривает из комнаты, пока она брыкается и громко кричит в знак протеста. Его родители попросили присматривать за ней прошлым летом, так что она — его проблема, с которой он должен справиться.
— Твой член сморщится от просыхания, — говорит Лаудер, плюхаясь на кресло рядом со мной, как положено, с зажатым между губами косяком.
— К этому можно привыкнуть, — подтверждаю я, допивая остатки своего пива.
— Твоя собственная рука не считается, — усмехается он, и я показываю ему средний палец.
— Перестань доставать его, — говорит Хант, передавая мне свежее пиво и присаживаясь на край кофейного столика передо мной. — Я позвоню папе завтра, выдумаю какую-нибудь хрень насчет Ван и отправлю ее обратно домой, — добавляет он. Я киваю, чокаясь своей бутылкой с его. — Я могу попытаться найти ту девушку, — снова предлагает он, поднося бутылку ко рту.
Лаудер и Хант — единственные, кто знает о моей встрече на пляже, потому что я держу подобные вещи близко к сердцу.
— Тебе просто нужно сказать одно слово.
— Я даже не знаю ее имени, Хант.
— Тебе и не нужно этого делать, — вмешивается Лаудер. — У этого ботаника сумасшедшие навыки.
— Заткнись, придурок, если не хочешь, чтобы я заехал тебе кулаком по лицу.
Хант бьет Лаудера по руке, но тот только смеется. Чувак совсем свихнулся с тех пор, как умерла Дани. Я пытался помочь, потому что у меня был свой собственный опыт связанный с самоубийством-убийством, но он отстранен в этом плане, и я понимаю почему. Тоже немногих подпускаю к себе. Знакомство с ребятами, когда мы переехали в Нью-Йорк, было единственной хорошей вещью, которая произошла после того, как мы покинули Риджвилл, не имея ничего, кроме одежды.
Я сильно стискиваю зубы,
