его.
— Судили, да оправдали.
— А господин советник так уж старался, чтоб осудили!
— Тише говори, Стрелец, — оборвал его Симон. — Иное имя беду приводит.
— Вы меня извините, — вмешался коробейник, до тех пор сидевший, не раскрывая рта. — Я-то ведь нездешний, мне тоже немножко интересно, про что вы тут говорите.
— Старые все дела, — грубо сказал Симон, явно не собираясь вдаваться в объяснения.
— Ну и что? — возразил Стрелец. — Не все равно, про что говорить, когда делать нечего?
И, не обращая внимания на то, что Симон Барталэ нахмурился, он обернулся к коробейнику, который допивал уже третий стакан вина.
— Вот видишь, у нас тут каждые лет десять-пятнадцать бывает слышно про черное братство. Кто говорит, что они только политическими делами занимаются, а другие думают — они за всякую работу берутся. Вот почему: в пятнадцатом году они не только жгли да убивали, а еще и грабили.
Коробейник невольно вздрогнул.
— И сильна же у них была та последняя банда, слушай!
— Да ну? — сказал коробейник.
— Жандармы за ними гонялись по люберонским ущельям, да только больше сами от тех пострадали, чем те от них. Кого-то, правда, убили, кого-то посадили, но всех все равно не поймали.
— И что, они все местные? — спросил коробейник.
— Не все. Были и такие, которых здесь никогда не видали.
— А главарь их?
— Никто не знает, кто у них главарь, — сказал Симон.
— А думали всегда на Большого Венаска, — продолжал Стрелец.
— А кто такой Большой Венаск? — спросил коробейник. Разговор явно стал его занимать.
— Дядя барона Анри.
— А это кто такой?
— Из здешней старинной фамилии, их все уважали и любили…
— И до сих пор уважают, — сказал Симон.
— Спорить не буду. Только всегда говорили, что господин шевалье де Венаск — его прозвали Большой Венаск, потому что в нем было шесть футов роста, — он-то и был атаманом черных грешников.
— Говорили, а доказать не могли, — сказал Симон.
— Это верно: ничего у суда не вышло.
— Потому что ничего не было, а на нет и суда нет, — наставительно ответил Симон.
Стрелец пожал плечами.
— А все-таки господина де Сент-Мари тогда убили в собственном замке, вот потому и говорят, что это Большой Венаск…
— Стрелец, — сурово перебил его Симон, — ты же разумный человек. Не могу понять, как ты веришь в эти бабьи сказки.
— Нет, ты скажи: был Большой Венаск под судом или нет?
— Был, только его оправдали.
— Потому что доказать не смогли.
— Не виноват он был, вот и оправдали.
— Да какая разница, — тихонько сказал Стрелец. — Он ли убил, другой ли, только Сент-Мари с Венасками еще долго не помирятся.
— Никогда они не помирятся, — ответил Симон. — У них вражда фамильная.
Коробейник опять смотрел так, словно они говорят по-китайски.
— Вот что, приятель, — сказал тогда Симон. — Мы тебе уже и так слишком много рассказали — можешь теперь все узнать до конца. Скажу я тебе, что было в те времена, потому что, понимаешь ли, из дома в деревне Кадараш, где я родился, как раз виден на косогоре замок господина Анри, и всю-то жизнь мне говорили: семья Венасков — люди славные, к бедным милостивые, ко всем справедливые. Так что не хочу, чтобы ты верил всей той дряни, что распустили про них протесташки.
— Давай рассказывай, — усмехнулся Стрелец.
— Говори, приятель, я слушаю, — нетерпеливо произнес коробейник.
III
Симон начал так:
— Семейство Венасков живет здесь уже не одну сотню лет, но они тут не исконные. Раньше они владели селением Венаск в Конте-Венассен, у подножья горы Ванту. Но младший сын этого дома получил в наследство замок Бельрош, поселился в нем, и его потомки так там навсегда и остались. Стоит замок Бельрош на высокой скале по эту сторону реки, между Кадарашем и Сен-Поль-ле-Дюранс. В какую сторону там ни повернись, обзор будет порядка шести лье. Прямо напротив, на другом берету Дюрансы, стоит другой замок, под названием Монбрен. Это замок господ де Сент-Мари.
Семейство Сент-Мари зовется Монбрен, как и их замок. Они из Дофине, а сюда перебрались в первые религиозные войны, больше двухсот лет тому назад. Потом они стали католиками, а тогда были протестантками. Тогда-то они и с Венасками поссорились.
Из рода в род, из века в век, от отцов к сыновьям — всегда Венаски и Сент-Мари друг друга ненавидели. Перед Революцией два деда нынешних господ вместе служили в Париже в королевской гвардии. Они дрались на дуэли, и господин де Венаск был убит.
Монбрен стал республиканцем. Брат покойного месье де Венаска эмигрировал, потом вернулся, встретил Мон-брена и обвинил в смерти брата и в измене убеждениям.
Они опять дрались, и опять Венаск был убит.
То был двоюродный дед господина Анри.
— Все так, — прервал его Стрелец. — Но в пятнадцатом году старика Монбрена де Сент-Мари убили черные грешники. Вот по этому всему и подумали на Большого Венаска.
— Это не он, — твердо возразил Симон. — Венаски не душегубы.
И он продолжал:
— Никто бы и не подумал обвинить господина шевалье де Венаска, если бы не советник.
— А что он за человек? — спросил коробейник.
— Это такой человек, — ответил Симон, — про которого и Стрелец доброго слова не скажет.
— Ни доброго не скажу, ни худого, — равнодушно произнес Стрелец. — Его не любят, это правда, но зла он никому не делал, кроме убийц и грабителей.
Симон продолжал:
— Как переедешь Дюрансу да пройдешь Мирабо, вскоре увидишь, если светло будет, дом на косогоре, а при нем старые деревья вроде парка спускаются к самой дороге. Это Ла Пулардьер.
— И что?
— Там летом, а вернее, с апреля до Рождества, живет господин Феро. Его еще называют Феро де Ла Пулардьер, только иные говорят — он совсем не дворянин и свою фамилию просто так взял.
— Ну, это неправда, — заметил Стрелец. — Ведь когда он был императорским прокурором, император его сделал бароном.
— Спорить не стану, — сказал Симон. — А теперь он советник: выходит, ему оба титула за один.
— Приятель, — повел плечом Стрелец, — ты всему, что тут Симон наскажет, не верь. Он к господину Феро несправедлив.
— Говори, говори, — усмехнулся Симон.
— У нас не любят тех, кто носит красные да черные мантии. А господин Феро с тех пор, как ушел со службы, даже куренка не обидел.
— Зато раньше многих обидел, — сказал Симон.
— Слушайте, — продолжал Стрелец, — тут же разбойничий край, понимаете ли? То протестанты, то католики — все одно, готовы от любого пустяка вспыхнуть, как порох, и тотчас за ножи да за ружья. А господин Феро двадцать лет тому назад был императорским прокурором в Эксе. Тут что
