этих слишком ранних взрослостей». «Ха.. Еще бы я отпустил нашу дочу на свидание с прыщавым юнцом раньше 18. Не дождется!» – подмигивал я.
Правда, все это так, больше шутка. И Бри знала это. Все мы понимаем это. Жизнь есть жизнь. Но тогда мы все же надеялись на бесконечные солнечные и невинные дни воспитания. Первый вонючий подгузничек, первые бессонные ночи, первые шажки, первые слова, первая улыбка и первый смех… Мы искали чистейшую доброту среди всего. И Сью давала нам это почувствовать, своими маленькими пальчиками цепко и с силой хватая наши пальцы. И мы утопали в счастье, словно в шоколадном пудинге… Бри очень любила слушать, как я читаю Сюзи на ночь детскую сказочку. «Жили-были в одном царстве, как то раз…» и тому подобное. В рамках эксперимента я даже пытался зачитать им лекцию по психологии. Бри вырубилась, пуская слюни на плечо, а Сью так и таращилась на меня из детской кроватки, посасывая пальчик. Глазея глазенками, дрыгая ножками в воздухе как перевернутый на спинку жучок.
– Папина дочка, – думал я, снимая очки и боясь пошевелиться, чтобы не нарушить умиротворенность момента.
Шли месяцы. И вот мы уже ступали ножками по мягкой траве зеленого газона, восторженно мыча при виде голубей. Пикники на свежем воздухе стали случаться чаще. И воздушный змей не один раз взмывал в воздух, поражая маленькую Сью.
А потом, спустя столько счастливых деньков… Хотя нет, спустя всего каких-то несколько счастливых деньков… И все же спустя каких-то пару минут нашего общего счастья… Бри покинула нас.
Мне никогда не забыть, как я стою у могилки нашей мамы, держа на ручках Сюзи. Мы вдвоем напротив холмика третьего члена семьи. Все уже давно разошлись, а мы так и стояли. Пока Сью не захотела кушать и не начала капризничать. В тот момент я очнулся. А возможно и наоборот, погрузился во что-то не совсем мне ясное. Не привычное.
На следующий день я уже варил кашку, купал малютку, играл с ней в куколки, гулял в парке. И на следующий день, и на следующий, и на следующий… Так прошло 2 года.
Все выглядело обычно, обыденно, как будто ничего не изменилось. Только нас уже было не трое… Как я справлялся с горем? Да никак… Все мысли были заняты только Сюзи. Я больше ничего не замечал. Работать мог на дому, ну или выезжал на пару часов, оставляя Сью с нянькой-соседкой. А потом снова к ней. Никого больше не замечал, и никто, казалось, не замечал меня. Это странное чувство… Мир вокруг расплывался, люди тоже плыли. Только доча оставалась прежней в поле зрения. Только рядом с ней все имело смысл. Только рядом с ней все казалось самим собой. Ясным, понятным, летним и родным.
И вовсе я не депрессовал. И вовсе не отчаивался. Да, времена было тяжело. Очень тяжело. Становилось пасмурно, потом шел дождь. Поднимался ветер и сдувал все листья с деревьев, но, переживая непогоду, становилось все так же солнечно, как и два года назад. Просыпался я при виде лица Бри, улыбающегося мне и всматривающегося в мои заспанные глаза. А засыпал, обнимая подушку и чувствуя тепло тела любимой жены.
Затем чаще всплывало в памяти то, как меня спрашивали другие женщины, когда мне удавалось ненадолго вырваться в мир.
– Вы тут один? – она улыбается и сверлит меня хмельным взглядом, положив ногу на ногу.
Блондинка, карие глаза, на лице море макияжа, вызывающее вечернее платье. Сидит рядом со мной и пьет маргариту. Кольцо я иногда вешал на цепочку и носил на шее. Видимо, не заметив его на пальце, она и решила попытать удачу. В баре довольно громко играет country музыка, шумит народ. Я игнорирую её вопрос и продолжаю крутить на стойке стакан с виски. Женщину заинтриговало мое молчание. Я вообще довольно популярен у женщин. Она повторила попытку:
– Такой мужчина, а пьет в одиночку!
Смерил её пустым взглядом, залпом допил остатки виски, рассеяно бросил на стойку купюру и направился к выходу.
– Можно я присяду? – негритянка в красном платье с пышной прической наслаждается курением тонкой сигареты. Выпускает в сторону дым, не отводя от меня взгляда.
Я сижу за столиком и пытаюсь составить отчет. Глаза болят, пиво закончилось, а мысли сосредоточены на солонке и перечнице. Приглашаю её присесть.
– Спасибо! – благодарит негритянка.
Дальше она что-то непрерывно рассказывает, курит, заказывает выпить. А я не слушаю её, считаю узоры на салфетках, количество зубочисток, потом все сначала…
Глушу пятую рюмку водки и закусываю.
– Не пей много! – советует мне подруга, нанизывая на вилку зеленый горошек. – Похмелье будет.
Я соглашаюсь. Наливаю шестую, опрокидываю и заедаю кусочком черного хлеба. Мы приятно разговариваем обо всем на свете. Пересказываем друг другу жизни. Жарко. Снимаю блейзер. Она делает комплимент по поводу моей фигуры. Всегда держу себя в форме. Под конец Мисти приглашает прогуляться по набережной и уводит меня. Голову немного кружит, но даже тогда я понимаю, что уже стою у её крыльца.
– Не хочешь зайти?
Дружески обнимаю её, желаю спокойной ночи и иду домой.
В бильярде нас шестеро. Три мужика и три женщины. Одна все время расспрашивает о Сью, горит, сверкает глазками и, кажется, флиртует. Я не пью, просто играю и наслаждаюсь общением. Друзья рекламируют меня, в душе завидуя обаянию, приударяют за своими пассиями.
– Тебе не трудно одному воспитывать дочь? – спрашивает Трейси, засунув руки в задние карманы узких, совсем узких я бы сказал, джинсов. Грудь просто воюет с обтягивающей белой футболкой.
Я говорю, что её черед бить.
– Вам кофе принести? – официантка мило улыбается мне.
Говорю, что да. Печатаю на ноутбуке материал, черчу графики.
К чему мне вспоминалось все это? Сам не понимаю. Но привкус неприятный.
Тогда мне нужно было другое. Явно не это.
– Ха-ха-ха! ТЫ такОЙ смешнОй! – хлопает меня по груди в порыве веселья. – Ой! Как ты меня еще повеселишь? М?
Она не пьяна, нет, просто немного чудачка. Я улыбаюсь. Говорю, что мне пора идти, и сматываюсь.
– Я могу сидеть со Сью и дольше, если вам нужно… нужно побыть одному, отдохнуть, – предлагает мне нянечка.
Я устал за день, снимаю куртку, вешаю на вешалку и выдыхаю.
– Ничего, Дмика. Но спасибо.
Но еще хуже были постоянные сочувствия в первый год. Сожаления, соболезнования и прочее.
– Как вы справляетесь? – с сочувствием на лице вопрошает воспитательница, поправляя очки.
Это было спустя месяц после смерти Бри и продолжалось еще месяца 3 или 4.
– Вы высыпаетесь? – интересуется чья-то мать.
Неважно выгляжу. Лицо мятое, галстук забыл
